В первый раз Гревисмит оскорбил её, полукругом рассыпав на пыльном дощатом полу, которому бы метёлку – да в умелые руки, белые крупицы. Ванда по-кошачьи повела носом – соль, ещё и самая обычная, с кухни, перемешанная со светлым морским песком, – и медленно, с особым удовольствием осклабилась, поднимая взгляд от рваного узора к одутловатому лицу старьёвщика. Гревисмит весь светился своим триумфом, словно в глотку ему заткнули воровскую свечу, и перебирал в пальцах мешочек из тёмной ткани, закрывая от внимательного взгляда восковую печать. Знать бы имя мастера, продавшего ему эту поделку под настоящее колдовство, и можно будет после отослать ему бутылку хорошего вина, гадая – со зла он так со стариком или просто тому не повезло нарваться на обычного торговца всякими волшебными кристаллами, засушенными головами и изогнутыми корешками мандрагоры, чаще оборачивавшимися причудливой формы брюквой, репой или даже морковью.
– Славно я вас изловил, а, миссис Бакстер? – хохотнул старьёвщик, затыкая мешочек в карман и отряхивая руки. Триумф в его глазах сменился самоубийственной жаждой наживы, и Ванда тоскливо скривилась, но тут же опомнилась и кротко ему улыбнулась.
– Никто не ловил меня лучше, – согласилась она с ним, отступая назад и упираясь спиной в высокое, на полголовы её выше, зеркало.
Ванда Бакстер – она же Шефер, она же Кирк, она же Драммонд всегда и никогда больше, – не принадлежала к тем амбициозным ведьмам, что с первой неосторожной искры взращивали свои обиды, лелеяли их, словно долгожданных детей или саженцы редких растений, и обрушивали их плоды на головы всех, кому случайно и не очень повезло оказаться поблизости. Обиды Ванды были выдержанными и старыми, как она сама, тщательно подготовленными и не дробью, а пулей прилетавшими в заданном ей направлении, и в обычное время человек, подобный Гревисмиту, едва ли способен был нанести ей должное оскорбление.
Нынешнее время обычным не считалось.
Пальцы сами забегали по резной раме зеркала, спрятанным в рукаве восковым обрезком оставляя нужные знаки. Ванда проделывала это часто и никогда не спрашивала своего демона, зачем ему такое количество зачарованных зеркал. Может, они были его маленькой слабостью. Может, он за них выторговывал у своих собратьев то, что она со своей магией не могла ему дать. Всё это её не волновало, покуда взамен он давал ей силу и власть.
– И что вы собираетесь со мной делать, мистер Гревисмит? – Ванда пытливо, насколько позволяло одолженное у какой-то лондонской праведницы лицо, изогнула светлую бровь, и старьёвщик вторил ей глухим непониманием. Всё с ним разом сделалось ясно: только и научился, что ловить её и сестёр в примитивные, даже не настоящие, ловушки.
Фыркнув обиженно, Ванда отвернулась от него, носом утыкаясь в зеркало, и под тем предлогом дополнила узор на раме нужными знаками, последними вписав Врата. От магической вязи потянуло родным и привычным теплом, и гладкая поверхность зеркала дрогнула и кругами пошла там, где женщина коснулась её кончиком пальца.
– Я… я знаю господ из Бримстоуна, которые мне за живую ведьму настоящим золотом заплатят, – сбивчиво и с сомнением пробормотал наконец-то Гревисмит, почти с вопросом посмотрев на обернувшуюся к нему Ванду.
– Ах, ну если золотом… – она небрежно вскнула правую руку, словно бы оправляя волосы, в пальцах её затрещала преломляемая птичья кость, и той вторил ветер, ещё хранивший в себе атлантическую прохладу и мелкие брызги воды. Гревисмит закашлялся и зафыркал, неожиданно высоко и громко чихнул от поднявшейся в воздух соли, заслонил руками глаза, и Ванда сломала вторую кость. Зеркало, оказавшееся теперь за спиной старьёвщика, холодно блеснуло, отражая кое-как пробивавшиеся в лавку лучи света. Гревисмит поднял голову, и его подслеповатые слезящиеся глаза нашли лицо пойманной ведьмы, а рот в невнятном порыве раскрылся.
Ни сказать, ни крикнуть старьёвщик не успел: Ванда, сделав два твёрдых шага, сильно толкнула его в грудь.
То, до чего не добрался ветер, уничтожала она. Глиняное и стеклянное – била, тканевое – рвала или резала портновскими ножницами. Уже здесь Гревисмит умудрился удивить её: на месте размером с самый скромный английский склеп старый скряга разместил едва ли не с половину королевской сокровищницы. Одни вещи он выставлял совсем на обозрение, другие – задвигал к стенам поближе, укладывал в деревянные ящики, забивал гвоздями и заставлял со всех сторон. Несколько свёртков в вощёной бумаге, нарочито отложенных в сторону, Ванда разворотила и чуть не спалила со злости, обнаружив внутри набор пёстрых русских кукол, китайский веер и подделку под итальянское стекло. Для кого-то это, может, и было ценным, для неё же – пустышки, отнимавшие время и отводившие взгляд от чего-то по-настоящему важного.
Оно – это самое важное – было здесь, Ванда чувствовала его, как если бы острая игла впилась ей под левую лопатку, и безудержно кружилась на месте, разыскивая. Её вовсе не занимало, что в любой момент в лавку старьёвщика могут заглянуть, что услуги Гревисмита кому-то потребуются. И всё же, когда узкий луч света пробил пыльное и растерзанное нутро здания, Ванда кошкой замерла над очередным ящиком в ящике, прислушалась, досадливо сжала пальцы на мешковине, в которую утянули треснувшее округлое зеркальце. Несвоевременный посетитель – а за ним и второй, чтоб его демоны забрали, – разозлили её, растревожили глухую досаду незавершённого дела необходимостью торопиться. Отложив зеркало в сторону – в его переломанных линиях ей виделось не одолженное лицо, но её собственное, то, каким оно было до первой встречи с демоном, – Ванда опустила руки и нашла кривую кошачью лапку на серебряном крюке, сжала ту, забираясь пальцами в вылинявший мех, зашептала слова и нарочито тяжело приземлилась на четыре лапы.
Вторженцы её разочаровали – простофили, непонятно как вообще забравшиеся в эту часть города, разве что от одного тянуло незнакомым ей колдовством, – и Ванда не воспользовалась моментом слинять. Забравшись под одну из полок у самого входа, она внимательным жёлтым взглядом следила за тем, как осматриваются они, словно слепые котята, и ничего не находят. Видела она и Гревисмита, бескровного, седого и перепуганного, потерявшего свою дверь, но что-то ещё сознававшего о мире реальном. Вот бы и этих двоих – к нему туда. Ванда в меру кошачьих возможностей нахмурилась и, поразмыслив кратко, решила, что ничего ей, в сущности, и не мешает. Они и сами уже казались очарованными зеркалом, пусть и не замечали покуда беднягу старьёвщика. Она шагнула вперёд, важно переставляя лапы, и там, внутри кошачьей оболочки, произнесла обратно слово, вырастая над собой и стряхивая прилипшие к юбке шерстинки.
– Омерзительно, – признала Ванда то ли сам процесс, то ли новых знакомцев. На них она почти и не смотрела – разве что иронично приподняла бровь, скользнув взглядом по кочерге в руках мальчонки-метиса, и честно усомнилась в его уверенности относительно эффективности выбранного оружия, – и всё больше рассматривала неровные доски под их ногами. А, вот, нашла. Протянув руку, Ванда ухватила сначала одного, а потом и второго за тень, едва различимую в полумраке гревисмитовской лавки, и потянула в сторону, словно они были марионетками, а она – кукловодом. Возиться с ними, как было это со старьёвщиком, она не собиралась: захватив тени в горсть, Ванда с отвращением их от себя откинула в сторону зеркала, и поверхность того дрогнула, как принявшая пару камней вода.
В следующее мгновение в сомнительной репутации лавчонке остались только Ванда, зеркало и вещь, которую она никак не могла найти.
[nick]Wanda Baxter[/nick][icon]https://i.gyazo.com/013cbe159b313e069b11f8fb1442686f.jpg[/icon][status]хозяйка зеркал[/status][profile]<div class="prof"><span>ведьма | 378 лет</span>[/profile]
