Вернуться домой было странно – всё здесь ещё словно бы хранило отпечаток материнского прикосновения, размытый временем и истаявший в памяти, – и Алек бродил из комнаты в комнату, рассматривал портреты предков на стенах и со внимательностью школяра изучал книги в библиотеке, словно гонялся за призраком. Теперь здесь не было ни матери, ни Аленари, и он понятия не имел, переступит ли ещё сестра порог, окинет ли собравшихся своим тёмным лукавым взглядом и выскажет что-то такое, что только она одна и могла произнести, или останется тенью, девочкой в мундире, слишком шустрой, слишком непоседливой, чтобы замереть на должное время перед портретистом. Из-за всего это Алек чувствовал себя скорее злым, нежели печальным и готовым впасть в и без того ему несвойственную меланхолию, и пришедшая утром из Адмиралтейства бумага – официальная и безликая, словно бы о какой-то другой Аленари Сантар, – эту злость только подогревала.
Алек вполне себе верил, что на самом деле «Неудержимого» и не думали искать.
Эта мысль ложилась на каждый его шаг, разрасталась до лабиринта и читалась в глазах Эмили, для которой сегодня он не способен был сыграть роль доброго дядюшки и разучить с ней очередную – приличную – моряцкую песню. Не находя себе больше места, Алек сам себя приговорил к полуденной проповеди, разумно полагая, что успеет к самому её финалу, и в этом устремлении выбрался в прогретый солнцем будничный Лондон, отговорившись тем, что собирается встретить Лили. Кэбмен, заторопившийся к богатому дому, названную младшей сестрой церковь знал и согласился особо не разгоняться, но и черепахой по городским улицам не тащиться. Их корабельный врач – тот ещё дока в ботанике и зоологии – безуспешно пытался доказать экипажу, что черепахи существенно быстроходнее, чем принято думать, но доказать не мог, а на слово ему никто, кроме молодняка, не верил.
Церковь поразила Алека непритязательностью и пустотой – только одинокая прихожанка, истово молившаяся в первых рядах, неприязненно сверкнула в его сторону глазами и поспешно вернулась к своему общению с Богом, замаливая, верно, и этот мелкий грех. Проморгавшись и привыкнув к тусклому освещению, сестры он не обнаружил – ни следа, ни слова, ни оставленной на скамейке ленты, – и обескураженно заторопился на улицу. Верно, он перепутал церкви или кэбмен его всё-таки надул, выдав один дом господень за другой. Алек на всякий случай огляделся по сторонам, но прохвост с его деньгами уже смылся, и задумчиво потеребил пуговицу пиджака. Он толком ничего и не прикинул, когда под ноги ему бросился радостно вилявший хвостом бигль, не узнать которого было сложно: накануне Алек тайком скормил ему славную телячью отбивную, после чего часть вечера пёс отирался у него в ногах и смотрел не влюблённым, но весьма благодарным взглядом.
С псом предполагаемо обнаружилась служанка сестры, переполошенная и раскрасневшаяся, но самой Лили в поле зрения не оказалось. Алек, нахмурившись и потрепав пса по умной морде, учинил девушке допрос с пристрастием, но ничего, кроме «её светлость в парке, гуляют», не добился. Это было странно и совсем не походило на повадки Лили – той Лили, которую он хорошо помнил и знал, которой привозил разные безделушки со всех концов света, куда только забрасывала его служба, – и внутренне Алек напрягся, словно внутри грудины завели часовой механизм, отщёлкивающий секунды до… чего? Он слабо представлял, какие могут быть тайны у младшей сестры, но они заведомо ему не нравились.
Не понравился ему и мужчина, вольготно устроившийся рядом с Лили на бортике паркового фонтана, рукой без перчатки сжимавший маленькую ладошку девушки и говоривший такое, что пристало бы скорее борделю, нежели приличной юной леди. В одной ночной рубашке, значит. Ворот сделался Алеку тесным, в голове застучала кровь, часовой механизм внутри затрезвонил, перекрывая этим всё разумное, светлое, доброе, что ещё могло в нём остаться.
– Вот, значит, какой у тебя настоятель, – протянул Алек, каменным гостем вырастая над парочкой. И привычно сперва сделал, а после утрудил себя раздумьями: не особо и замахиваясь, он со всей искренностью впечатал свой кулак проходимцу – в том, что это именно проходимец и негодяй, обманом завлёкший Лили в силки, он не сомневался, – в челюсть. Их могли увидеть, но это заботило Алека меньше всего; он сожалел, что вышел сегодня из дома без оружия, и немногим больше – о том, что сила его непредсказуема настолько, что по собственной воле он не может подпалить этому собачьему сыну усы. Брызнувшая во все стороны вода слабо остудила его пыл, но всё же, сделав полшага в сторону и с силой тряхнув кистью руки, он строго посмотрел на сестру и с великим трудом удержался от последующих ударов. – Он тебя шантажирует? Угрожает? – слова Алек почти выплёвывал. – Хочешь, я его на дуэль вызову?
Он принялся стаскивать перчатку.
![Alec Santar [x]](http://forumavatars.ru/img/avatars/0018/76/57/35-1515158428.jpg "Alec Santar [x]")