Ненасытный кровопийца из глубины ночных кошмаров – и речь идет вовсе не о древнем безымянном монстре из числа тех, что нещадно терзают Мильтона Кэмпбелла во сне и наяву; сама лондонская публика представляла из себя как раз такого монстра, жадного до чужих страхов и причуд. Оптимистом Мильтон никогда не был, давно уже не верил, что в конце концов всё будет хорошо, и в постепенных ухудшениях привык видеть лишь закономерный ход событий. Но тем более странным представлялся ему растущий успех, который его сочинения снискали у публики, искушённой в разного рода ужасах – особенно в последние годы. Казалось бы, с открытием Адского посольства простых лондонцев уже не получится удивить рассказами о сверхъестественном, но в этом плане соотечественники оказались совершенно несгибаемыми и ненасытными. Чем туже приходилось автору, чем сильнее изводили его кошмарные видения; чем более прерывистыми становились его сочинения, временами и вовсе напоминающие бессвязный бред сумасшедшего, тем больший успех ожидал автора на литературном поприще. И всё это в контрасте с годами молодости, когда писательская карьера виделась ему, скромному библиотекарю, пределом всяческих мечтаний; ему, чьи рукописи отвергались любыми мало-мальски представительными изданиями. Теперь же сочинения, выходившие из-под его пера, были завидной добычей для издателей и литературных агентов, тогда как он сам, автор, многое готов был отдать за шанс не испытывать все эти ужасы на собственной шкуре.

Но таким уж был его удел, и Мильтон смиренно нёс своё бремя, ни разу не отважившись поделиться с кем бы то ни было: слишком явственной была опасность угодить в дом для душевнобольных. Тем не менее, его привычные опасения отступили перед любопытством в то утро, когда мистер Харди, его личный секретарь, явился с визитом прямо к завтраку и с торжествующим видом объявил:
– "Твари из мрачных глубин" определённо суждено стать новым бестселлером, – сияя, заявил он, когда невыспавшийся Мильтон вливал в себя уже третью чашку крепкого кофе. В ответ на вопросительно поднятые брови автора секретарь пояснил свою мысль: – Я слышал, что теперь её не только обсуждают Ваши постоянные читатели, но и пересказывают прямо на улицах. Представьте себе, даже нищие и попрошайки, не знающие грамоты, в курсе, о чём Ваше новейшее издание! Один олух даже попытался выдать историю за свою собственную и травил байки о том, как некая чудовищная сущность появлялась в темноте, подкрадывалась к своим жертвам, пожирала их плоть, выдавливала глаза, и вся эта история с волосами, что находили на месте происшествия... – Харди театрально цокнул языком. – Притча во языцех! Бедолагу, конечно, тут же подняли на смех и призвали к порядку, потому что не пристало уличным выдумщикам пересказывать всем известные сюжеты, написанные уважаемыми людьми...
– А Вы сами читали этот рассказ, мистер Харди? – Как бы между прочим поинтересовался Мильтон, бросая на секретаря пристальный взгляд поверх кофейной чашки. Секретарь притворился, будто не услышал вопроса, и продолжал соловьём заливаться о растущей популярности литератора, но мысли самого Мильтона лихорадочно направились в ином направлении.

Да, чудовище из тьмы действительно забирало глаза несчастных и оставляло после себя лишь след в виде волос, снятых с головы жертвы. Он сам неоднократно наблюдал, как это происходит, пусть то были лишь видения, порожденные его рассудком.
И нет, в опубликованном рассказе он об этом вовсе не упоминал.

Выяснить, что за нищий попытался заработать на чужом рассказе, оказалось вовсе не сложно: бедняга прославился на всю округу. Харди с презрительным смешком сообщил, что этот попрошайка – какой-то француз, знаменитый своими страшными историями и, стоит признать, немалым талантом рассказчика. И вот сейчас этот самый француз взирал на Мильтона с видом предельно серьёзным, как будто сам даже не подозревал о том, как жалко выглядит на самом деле. Остановившись в паре метров от нищего сказочника, литератор в деталях рассмотрел его залатанную одежду и давно не мытую шевелюру. А затем прямо взглянул в его глаза и поразился, не заметив той самой хитрой искры, отличавшей всех удачливых лондонских попрошаек. Мужчина вовсе не походил на шарлатана и даже казался трезвым.
– Вообще-то, я бы послушал одну историю, – Мильтон решился воплотить в жизнь свой план и подошёл на шаг ближе. Он не сводил настороженного взгляда с француза, и свет газового фонаря выхватил из темноты его худое бледное лицо с залегшими под глазами тёмными кругами. – Говорят, ты знаешь о твари из темных глубин – о той, что оставляет только волосы от своих жертв. Расскажи мне про нее, и я заплачу, – несмотря на измождённое лицо, одежда Мильтона не оставляла сомнений в его состоятельности: добротный костюм-тройка и тёмно-алый платок тонкого шёлка, повязанный на шее. – Я слышал, другие её уже знают из какой-то книги, но не я. Ты сам читаешь по-английски? – Добавил он с сомнением, не сумев проигнорировать сильный иноземный акцент нищего.

Отредактировано Milton Campbell (24 мая, 2020г. 07:08:48)

От внимания Мильтона не укрылось живое воодушевление француза, когда прохожий слушатель обратил на него внимание. Похоже, это случается не так часто, как хотелось бы уличному рассказчику историй. Повод для беседы был тревожный, но этот нищий полиглот на первый взгляд казался совершенно… нормальным? Писатель скрестил руки на груди, ухватился ладонями за свои локти, будто вдруг замёрз, и подступил на шаг ближе.

– Вы ещё и с мертвецами говорите, выходит? – осведомился он, приложив все усилия, чтобы голос прозвучал невозмутимо и слегка надменно. – Что ж, насколько мне известно, я сам пока жив – и Вы беседуете со мной тоже. Какой обширный у Вас выбор собеседников, должно быть, – Мильтон усмехнулся одними губами, взгляд его оставался настороженным. Ему ни разу не доводилось слышать голоса мёртвых людей, но шарлатаны и спиритуалисты, коих в Лондоне развелось без меры, наперебой хвастались именно этим талантом. Расспрашивать тварей из глубин бесполезно, ведь деньги за это никто не заплатит. С ушедшими возлюбленными и близкими дело обстоит совсем иначе. Куда более прибыльно.

Француз продолжал говорить, а писатель опять невольно смерил его взглядом. Этот нищий – часовщик и ювелир? Так что же он тогда…
– Так что же Вы тогда не найдёте работу по душе и способностям, месье? – Мильтон позаимствовал у собеседника манеру обращаться на парижский манер и блекло улыбнулся. – Поистине, ход времени может ужасать не меньше, чем жуткие истории.
Он собирался сказать ещё что-то, но француз начал свой Рассказ. Говорил он без запинок, увлечённо и в чём-то даже красиво, таинственно понижая голос и поблёскивая глазами из сумерек. В какой-то миг Мильтону померещилось, будто сам рассказчик похож на безымянное чудовище из-за грани известного нам мира: копна нечёсаных волос, тёмный неряшливый ореол вокруг его головы. Длинные белые пальцы, вздрагивающие в такт на напряжённых нотах повествования. Блуждающая на худом лице улыбка, из-за которой, вероятно, мужчина и снискал свою славу уличного безумца.

Но разве он был безумцем на самом деле?

Когда рассказ закончился, Мильтон не сразу пришёл в себя, а когда это удалось, обнаружил, что колени его подогнулись, и он ухватился за тот самый уличный фонарь, с помощью которого француз посоветовал спасаться от злобной озерной твари. Рассказчика, кажется, совсем не тронули все те кошмары, что он описывал, – он даже не волновался. В отличие от слушателя.
– Я… да, я бы послушал Вас ещё, – слабым голосом отозвался литератор, свободной рукой, которой не цеплялся за фонарь, ослабляя узел платка на своей шее. На лбу выступила испарина, дыхание участилось, словно ему вдруг стало дурно. Потребовалось немногим меньше минуты, чтобы прийти в себя: вскоре Мильтон сумел выпрямиться, достал из нагрудного кармана пиджака аккуратно сложенный носовой платок и промокнул выступивший на лбу холодный пот. – Прошу прощения, мне этим вечером нездоровится. Ничего серьёзного, я мучаюсь мигренями время от времени. Ваша… история мне понравилась. Но кажется, я в самом деле где-то слышал раньше этот сюжет, описанный слегка иначе. Должно быть, всё зависит от рассказчика. Вы хороший рассказчик, стоит признать.

На самом деле, разница была лишь в выборе слов. Сущность и злобную природу тёмной твари француз описал так точно, что сомнений не возникало – он действительно видел её собственными глазами. Или говорил с тем, кто видел. Но это не могла быть книга; добрую треть деталей Мильтон не решился доверить бумаге и последующей публикации. Тёмная кожа и длинные когти… Нет, для читателей подробности были бы слишком откровенны, они им не нужны. Их пугает недосказанность и неверные очертания, будто проступающие из темноты или дымки, когда автор заигрывает с их потаёнными страхами и приглашает каждого принять участие в создании воплощения абсолютного Зла.

– Я определённо хочу продолжить наш разговор. И я бы угостил Вас ужином, чтобы не беседовать на голодный желудок. В пабе не самое изысканное меню, но хлеба, мяса и сыра там всегда предложат. А также нальют пива, эля или даже коньяка, на Ваше усмотрение, – Мильтон кивнул на заведение вниз по улице – под деревянной старомодной вывеской с названием «Ключи накрест» была открыта дверь, оттуда лился свет и доносились бодрые голоса. Он перевёл вопросительный взгляд на француза, заведомо зная, что его не придётся спрашивать дважды, и сам первый зашагал в сторону паба.

Отредактировано Milton Campbell (2 июня, 2020г. 21:33:09)

Мильтон никогда не бывал частым гостем в пабах и низкопробных забегаловках. Званые ужины в изысканном обществе для него были куда привычнее: особенно после того, как писательский талант и известные притягательные странности его натуры сделали его завидным гостем на светских раутах и приёмах по любому мало-мальски стоящему поводу. Впрочем, придётся признать, что ему доводилось проводить время в опиумных курильнях – вот уж воистину, лучше бы это были пабы, – но приводил его туда не поиск весёлой компании, собеседников и собутыльников, а стремление крепко забыться. И, в первую очередь, забыть свои собственные видения, ожившие страхи и самого себя.

Переступив порог заведения следом за французом, Мильтон задержался у двери и осмотрелся, нервно покрутив головой по сторонам. Беспокоиться как будто не о чем – только одна дружная компания выпивох, даже не обернувшихся к присутствующим, и пара-тройка гостей у барной стойки. Писатель поспешно последовал за рассказчиком историй и устроился за столом напротив него. Повезло, что удалось сесть к стене, лицом к залу. Мильтон давно уже не выносил, чтобы кто-то ходил у него за спиной; он постоянно опасался, что кто-то подкрадётся сзади, и от этого категорически не мог сосредоточиться.
Он уже раскрыл было рот, чтобы выразить своё удивление странной биографией нового знакомца, как к столу вдруг подскочила разносчица. По бесцеремонной манере, в которой она обратилась к нищему, стало ясно, что он здесь частый, но вовсе не самый желанный посетитель.

– Мисс, я признателен, что Вы пытаетесь защитить меня от этого господина, – губы Мильтона скривились в улыбку на бледном лице. – Но, боюсь, своим обращением Вы его обижаете. Я этого позволить не могу – этим вечером он мой гость. Будьте любезны, выслушайте его заказ и принесите всё, что он попросит. Я сам заплачу за ужин, – необходимости в этом не было, но Мильтон пошарил в кармане и сунул в руку девице монету в залог своей платёжеспособности – и заодно чтобы лишний раз не приближалась. Праведное негодование официантки тут же улеглось: она покорно приняла заказ у иностранца и исчезла в направлении кухни. Пока француз общался с разносчицей, Мильтон пристально наблюдал за ним и сделал вывод, что тот, похоже, не лгал: у него в самом деле имелась привычка делать заказы в приличных заведениях, и в целом его привычки были, пожалуй, слишком обходительными для голодранца-нищего, который не знал иной жизни, кроме как жизнь на улице под ногами равнодушных прохожих.

– Если Ваша история правдива, как долго Вы живёте вот так? – Писатель красноречиво обвёл взглядом потрёпанную одежду собеседника. – Неужели за это время Вам никто так и не поверил? Вы, мне кажется, способны быть весьма убедительным. Ведь для того, чтобы восстановить доброе имя, Вам нужно не так уж много. Представительный костюм, кое-какие средства на съём жилья на пару месяцев вперёд и оформление запроса на родину, чтобы восстановить Ваши документы... Первое время будет сложным, но Вы сможете найти хорошо оплачиваемую работу и достойно содержать себя. А после отдать все долги, – Мильтон говорил чётко, отрывисто и по существу, и ему эти доводы представлялись предельно ясными и логичными. Подсознательно он всё ещё относился к собеседнику с долей недоверия, хотя его страшная история подтвердила самые невероятные догадки. Но что-то здесь не сходилось... Так ли хочет этот француз вернуться на родину или восстановить своё доброе имя? Отбросив остатки формальной вежливости, Мильтон задал свой вопрос вслух:

– Или это Ваш осознанный выбор, мсье...? Могу я узнать, как Ваше имя? Меня можете называть мистер Кей, – разносчица оказалась расторопной, уже принесла заказанные яства и принялась расставлять их на столе. Мильтон откинулся на спинку стула и умолк, наблюдая за девушкой с лёгким раздражением. Когда она, наконец, ушла, он снова подался вперёд и в упор посмотрел на собеседника. – Неужели Вам по душе такая жизнь и Вы даже не пытаетесь её изменить? Или, может быть, – литератор понизил голос и ещё ниже склонился над столом; его глаза лихорадочно сверкнули. Следующие вопросы он выпалил, едва ли отдавая себе отчёт о том, что говорит: слишком долго эти опасения таились в его собственной душе. – Или Вы таким образом пытаетесь спрятаться от них? Это они запрещают Вам вернуться к прежней жизни? Они Вами манипулируют? Они, эти голоса мёртвых и видения, имеют над Вами власть, которой Вы не умеете сопротивляться, я прав?