Мама бы никогда не говорила так чеканно и прямо, она никогда не ходила так твёрдо, что по старым потёртым доскам пола отбивал деревянный каблучок. Она никогда так не держала голову, плечи, хотя со спины две Агаты были очень похожи. Удивительно странно, если в имени матери звучали мягкие корни греческого agathos, то в имени кузины будто прочность и устойчивость названного так же камня. Или так казалось...
Лили потеряла контроль над ситуацией, странно задумавшись над превратностями судьбы, и смотря за кузиной, не просто принявшей напор матери больного мальчика, но и стойко его выдержав. Было в этом что-то... почти профессиональное, как вели себя опытные сёстры и врачи. Как-то ненавязчиво, она перехватила контроль, и даже стала задавать вопросы, на которые Лили чуть суетливее, чем хотела, ответила.
- Доктор Барнеби предположил анемию вызванную плохим питанием и, как следствие, упадок сил, приведший к летаргии. Он не нашёл на мальчике явных следов отравления, лихорадки или другой распространённой болезни.
- Да что они ещё скажут, - обрела дар речи женщина, сокрушённая было напором кузины. Эти пару минут она вздымала грудь в тяжёлом дыхании и бессильной то ли злобе, то ли отчаянии. И это бессилие перед всем, даже перед двумя аристократками, пришедшими в её дом без всякого приглашения, делало её раздражительной, - Болтают-болтают! Поди вам бы только сделать из него новую шумиху! Поди вам бы только его в газеты или анатомический театр. Не дам! Ни колоть, ни резать его, так и знайте!
Она перебирала стёртыми пальцами, то и дело поворачиваясь то к кровати, то к лицам девушек, и её рот иногда приоткрывался и закрывался, оставляя внутри не высказанные грубые слова. Она не смела их тронуть, и Лили решилась выказать некую учтивость, насколько могла. Мягко положив руку в перчатке на её плечо, леди мягко заворковала, выбирая слова, будто бы ягоды клубники в зарослях стрекучей крапивы.
- Я даю личное слово, что никто его резать и колоть не будет, и мы тем более. Простите нам ещё раз вторжение, миссис, трудно отказать детям в отчаянии. А мы вошли и до сих пор даже не представились. Меня зовут леди Лилиан Маргарет Сантар, а это моя кузина - леди Агата Кэтлин Вильерс, - маленькая пауза, сделать глоток, оказалось произнести имя не так сложно, если думать о разводах дымчатого агата, а не о летней веранде и маминой шали. Лили мягко взяла второй рукой руку женщины, огромную, в сравнении с её птичьей лапкой. - Мы имеем некоторый опыт сестринского дела и мы тут не ради наживы, деньги - последнее, что мы ищем. Дети знают меня, как покровительницу приюта, потому обратились за помощью. И я посчитала, что должна лично убедиться, смогу ли помочь в этом вопросе. Так же и моя кузина. Присядьте, и расскажите нам, пожалуйста, ещё раз, всё-всё, что помните. Мы располагаем временем.
Всё то время, что Сантар будто добрая домашняя кошка умурлыкивала сокрушённую женщину, Агата могла беспрепятственно рассмотреть мальчонку. Худой, как и все небогатые дети, тоже низенький, тонкокостный - тоже частая их беда. Но едва ли он выглядел более больным чем Ширко или Фредди - ни запавших глаз, пересохших губ, больного румянца или неровного дыхания. Из глаз или носа не текло сомнительных жидкостей, по дужкам ногтей не было тёмных разводов, следов яда. Он дышал мерно и глубоко, как спящий самым глубоким сном Кай. Сердце его билось также, как и у всех детей, разве что с немытых волос на юбку девушки допрыгала блоха.
Мать же ребёнка, присев напротив Лили, пожевала губами и начала рассказ.
- Да что тут сказать. Обычный он у меня мальчик. Не здоровее, ни слабее всех прочих. Поспать, конечно, всегда любил. Любимое дело было такое, поспать. А потом вставал с утра и донимал меня тем, какие сны ему снились яркие. Всегда всё рассказывал, никаких рулонных рассказиков с перекрёстка не надо. Где только фантазия его такое находила? И пейзажи у него с грибами с человека, и зеркальные коридоры и лестницы из клавиш. Чё только не рассказывал. Верил, даже, что каждый раз не спит он, а вот туда... в красивости эти уходит, фантазёр малолетний. Но детям со двора его байки нравились. А мне нравилось. что он им их травил, а не мне передник дёргал каждое утро. Но вот когда все эти дурные сны пошли... когда все по кварталу у нас плохо спать стали, я имею в виду... Вот тогда у Эйсы и началось... - женщина остановилась, хмурясь на стену и чуть треснувшее зеркало напротив, висевшее так высоко под потолком, что проку с него не было никакого. Разве что в его отражении бедность комнаты множилась в два раза. Всё это время Лили гладила её руку, сидя на маленькой табуреточке и стараясь лишний раз не шевелиться, потому что каждое это движение отдавало отчаянным скрипом старой мебели, рассохшейся и идущей трещинами.
- Что началось? Долгое засыпание? - мягко подтолкнула Лили.
- Нет, какое там к чёрту долгое? Наоборот не спал, просыпался по ночам раза по три, орал. Но мы все там спали не сладко. Муж говорит... - женщина воровато глянула на дверь, потом ещё раз на аристократок, сглотнула и осторожно выдала теорию, - муж говорит, и то не я говорю, если вам интересно, что всё это от заводов. Сливает, мол, какой-то завод в каналы что-то гадкое. А оно мешается со смогом, покуда не уйдёт в океан. А только мы страдаем, потому что через наш канал всё проходит. И вот это гадкое сначала мешало нам спать, а потом детей, как самых слабых, сморило.
- В вашем районе выше по течению только текстильные фабрики.
- А что им мешает отравой какой ткань промывать?! - мощные плечи матери опять напряглись и Лили поспешила вернуться к ребёнку, пока мать вообще согласна говорить.
- Возможно. Значит муж ваш считает, что из-за этого со всеми детьми плохо? Может они кашляли накануне?
- Да не кашлял он. Никто из нас не кашлял. Мутные кошмары только сняться, да я ничерта не помню о чём. Эйса вот помнил, и доставал со своими страшилками. "Паутина", - говорил, - "Все мы в паутине". Или в грибнице, грибами порастаем. Или ещё какая жуть. Итак плохо спать было, а он проснётся среди ночи и кричит об этом. Потом вообще в доме каждая тень была мрачной. Ну а потом всё. Уснул. Как другие. И спит, и спит... И спит, и спит...
В комнате повисла тишина, как бывает на поминках, перед гробом. В доме не водилось часов, чтобы отмерять секунды этого молчания, но по ощущениям Лили их прошло не меньше пяти, прежде чем она решилась его нарушить.
- Принесите тёплой воды, пожалуйста.
Проводив взглядом тяжело ступающую женщину, под которой скрипела каждая половица, Лили почти шёпотом обратилась к кузине:
- Есть ли возможность вредных испарений? Я никогда прежде не слышала о таких последствиях. Обычно, если что отрава для дыхания, то оно действует как отрава, а он... не выглядит отравленным.