Мы просто разговаривали о «добром» докторе из заявки и карательной психиатрии XIX века. Ну и вот.
Так как это персонаж из этого мира, то пусть и тут будет.
Отдельное спасибо воспоминаниям об олдскульной «Blackstone Chronicles», хотя все это за кадром.

---

Если тень беды в моём окне (с)

Софи любит смотреть в окно. Тонкое стекло словно невидимая преграда между ней и другой жизнью. И так было всегда.

Софи три.
Она стоит на коленях на широком подоконнике и прижимается лбом к стеклу, которое приятно холодит горячую кожу. У нее жар и ей следует лежать в постели. Так сказала мама, когда поцеловала ее на прощание. Там внизу возле крыльца она садится в экипаж вместе с братьями. Старший, Питер, видит сестру в окне второго этажа и показывает ей язык. Тогда ее замечает и папа и грозит пальцем. Его губы беззвучно шевелятся. Софи знает, что он велит ей вернуться под одеяло, но когда он далеко, то можно ведь и не слушаться. Тем более вид у него совсем не суровый. Софи машет им вслед, пока экипаж не скрывается за поворотом. Ей грустно от того, что из-за лихорадки она не едет с ними домой, а остается у бабушки с дедом еще на три недели.
Через две недели на юге рушится мир, а у них на севере лишь падает на пол посуда с полок, да дает трещину старый дуб, который давно следовало спилить.
Еще чрез три недели наконец приезжает папа. Один. Он не улыбается, когда давно выздоровевшая Софи, путаясь в подоле ночной рубашки, бежит ему навстречу. Никто в доме больше не улыбается.

Софи шесть.
Их дом стоит на самом берегу залива. Того самого, которого три года назад еще не было. На первом этаже находится офис, а комната Софи расположена аккурат над вывеской «Грин и Дэвис. Грузовые и пассажирские перевозки». Отцу нравится быть рядом и держать руку на пульсе в тот момент, когда бизнес как никогда идет в гору. А Софи нравится смотреть из окна на суда, которые уходя отсюда по всей растерзанной на части Британии. Каждый раз при взгляде на карту в отцовском кабинете ей кажется, что  многочисленные линии маршрутов словно бы пытаются неровными стежками сшить все эти острова, снова соединить в единое целое, как раньше.

Софи восемь.
Окна их нового дома в Лондоне выходят уже на обычную оживленную  улицу. По ней стучат подковы, скрипят на выступающих камнях рессоры кэбов, выбивают ритм трости джентльменов, которых много в этом деловом квартале. Когда темнеет и зажигаются фонари,  длинные темные тени скользят по тротуарам и кирпичным стенам. Софи смотрит на них каждый вечер, когда ждет отца к ужину. Иногда к ним приходят Дэвисы. После отец с дядей Джоном курят в гостиной, а Софи с Джейсоном поднимаются на чердак, куда одна бы она ни за что не полезла, и смотрят на город с высоты. На чаек на крыше соседского дома, на торчащую вдалеке колокольню собора, на кусочек моря, блестящий в просвете улиц. Джейсону одиннадцать, и он, как джентльмен, всегда уступает ей место у тусклого и маленького чердачного окошка.

Софи двенадцать.
Мисс Флетчер, ее гувернантка, объясняет задачу по геометрии, а она смотрит в окно. По стеклу бьют ветви сирени, сквозь них пробивается солнце, и ей хочется туда, в сад, и сосредоточится на занятиях никак не выходит. Мисс Флетчер опять будет недовольна и обязательно нажалуется вечером папе. От его укоризненного взгляда Софи станет стыдно. У нее лучшие учителя. Она живет в квартале, где обращение «миледи» звучит в разы чаще, чем «миссис». Ее платья пошиты у дорогой модистки. На ее столе клубника появится даже зимой, стоит только попросить. А она не может в благодарность ответить такой малостью, как прилежание и внимательность.

Софи семнадцать.
В больших панорамных окнах главного зала видны лишь быстрые движения гостей, а темнота скрывает все, что находится по другую сторону. Софи краем глаза ловит их с отцом отражения в стекле. Она движется легко и невесомо, а вот он ступает тяжелей, и к концу танца его дыхание немного сбивается. Но он все равно улыбается. А она улыбается ему и смеется в ответ на неуклюжий намек на их с Джейсоном отношения. Закрепление партнерских связей в бизнесе семейными узами единственных наследников было бы идеальным вариантом, отец этого не скрывает. Софи легкомысленно отмахивается, что о браке ей слишком рано думать. Но «нет» тоже не говорит. И следующий танец танцует с Джейсоном.

Софи восемнадцать.
Она стоит у окна общежития колледжа и смотрит на суетящихся у входа таких же как она въезжающих первокурсников. Она впервые остается одна вне дома, и этот маленький шаг в самостоятельную жизнь будоражит и пугает одновременно. На столе свалены стопки книг и чистых пока тетрадей для будущих конспектов. Одежда так и не разобрана и в беспорядке разложена на кровати. Надо позвать горничную и привести гардероб в надлежащий вид для завтрашних занятий. Но Софи не торопится, оставаясь наедине с собой и своим волнением.

Софи двадцать.
Дождь барабанит в окно, и крупные капли, стекающие по стеклу, похожи на слезы. У самой Софи за последние дни слез уже не осталось, поэтому она следит за этими. Мир по ту сторону стал тусклым, серым и размытым пеленой дождя. Слова поверенного доносятся глухо, словно сквозь то самое мокрое стекло. Софи вздрагивает, когда Джейсон сжимает ее ладонь, заставляя расслабить пальцы, до боли стискивающие подлокотник. Она благодарна ему за поддержку и наконец начинает осознавать смысл завещания.
Все состояние покойного мистера Уильяма Грина, имущество и доля в бизнесе отходят к его дочери мисс Софии Грин. Распорядителем дел и опекуном до достижения ей двадцати пяти лет или до ее замужества назначается Джон Девис. Дядя Джон согласно кивает на эти слова. Все закономерно.

Софи двадцать два.
Когда... Она выводит пальцем это слово на замерзшем стекле экипажа и вздыхает. В линиях букв мелькают деревья вдоль дороги к причалу. Когда вы намерены объявить о помолвке? Дядя Джон категоричен и нетерпелив, сбить его с мысли гораздо сложней, чем отца когда-то. Ему нужен ответ.
Свадьба давно уже стала неизбежностью. Не тяжелой и пугающей, а просто следующим шагом, который они оба непременно сделают. Она знает Джейсона с детства. Он приятный, добрый, заботится о ней и может рассмешить. Он заменил ей погибших братьев. Он стал ее другом. А она другом ему. И, наверное, это не самая худшая основа для брака. Наверное...
Софи нужно закончить учебу. Она благодарна Джейсону за эти слова. Дядя Джон остался недоволен, но принял их. И у Софи в запасе еще полтора года.

Софи двадцать три.
За матовым стеклом дверей на террасу угадываются лишь силуэты. Зато звуки оно совсем не приглушает, Софи отчетливо слышит каждое слово. Джейсон взволнован. Дядя Джон зол. Причин откладывать свадьбу больше нет. Кроме одной. Стыдной пугающей тайны. Не ее тайны, а Джейсона.
Я не хочу сделать тебя несчастной. От этих честных слов после их единственного неудавшегося поцелуя веет отчаянием и болью. Но и за них Софи благодарна. Она тоже не хочет, чтобы Джейсон был несчастен с ней.
Дядя Джон апеллирует к бизнесу, к деньгам, которые они потеряют вместе с Софи, к репутации компании, к долгу, в конце концов, требует объяснить причины. А требовать он умеет.
Так в доме появляется доктор Бойд. Он любезен и обходителен. При встречах с Софи он улыбается и просит не переживать за жениха. Наедине с дядей Джоном он более прямолинеен, хотя все так же уверен в себе. Это всего лишь болезнь, недуг, который по последним исследованиям неплохо поддается излечению. Разумеется, тюрьма, как того требует закон для людей с такими... кхм... пристрастиями, слишком суровое наказание. И нерациональное. Он рекомендует интенсивную терапию в клинике.
Из клиники Джейсон не возвращается. Слуги шушукаются о следе от удавки на его шее под закрытой крышкой гроба. Доктор Бойд рассуждает о слабой воле к излечению и трагической случайности. Дядя Джон не говорит ничего. И Софи кажется, что горе делает их ближе.

Софи двадцать четыре.
Горничная приносит чай к ней в комнату. Он горячий, терпкий и с необычным легким чуть горьковатым послевкусием. Наверное, чабрец. Софи смотрит на вынутые из шкафа вещи. После чая нужно начать их укладывать. Завтра начинается следующий семестр в университете. Неожиданно, но решение продолжить учебу после перерыва, на этот раз в аспирантуре, помогло отвлечься от смерти Джейсона. У каждого свой способ. Дядя Джон с головой погрузился в работу. А она так...
Софи делает еще глоток и смотрит в окно на вечерний сад. Эта комната в доме Девисов так и не стала для нее своей. Ветер царапает стекло темными ветвями. Софи прикрывает глаза, а когда открывает, то видит в темном отражении дядю Джона и доктора Бойда за своей спиной. Что... Их силуэты плывут и двоятся. При попытке повернуться кружится голова. Чашка падает на пол из ослабевших пальцев, и Софи тяжело опускается прямо в руки доктора Бойда.
Его же она видит утром в палате.

Софи все еще двадцать четыре.
Из забранного толстой решеткой окна видны кирпичная стена и кусок внутреннего двора клиники. Иногда туда выводят гулять других пациентов. За хорошее поведение. Доктор Бойд спокойно улыбается, когда поясняет это. Обвинения или укора в его словах нет. Но Софи знает, что она прогулку не заслужила и не заслужит никогда. Неважно, что обещает доктор. Его слова лживы. Все до одного.
Трагическая гибель жениха оказала тлетворное влияние на душевное состояние. Утомление от учебы. Слабый женский организм не справляется с высокой нагрузкой, что бы не пропагандировали эти современные суфражистки. Неадекватное поведение. Истерики. Неконтролируемые вспышки гнева. Психоз. Недееспособность.
Последней особо живо интересуется дядя Джон, когда навещает ее в клинике. Доктор Бойд просит проявить терпение. Время еще осталось. Завтра он опробует новый метод лечения и проконтролирует все лично.
Надежда всегда есть.
Он ободряюще улыбается Софи, но его холодный взгляд говорит обратное.
Надежды нет.

Окна в той палате, куда ее переводят после провалившейся попытки побега, тоже нет.