На неё смотрела собственная тень. Выцветшая, бледная, худая, с запавшими глазами и бескровными губами, она сидела и смотрела на неё с усталым укором. "Я то - до чего вы дошли. Посмотри, кем вы стали. Тенями себя, запершимися дома и тихо страдающими над ранами - у кого больше, у кого меньше. И тут всё чахнет, не только деревья, - будто бы говорили потухшие глаза с горькой иронией.
Лили провела руками по лицу, стирая со своей тени это выражение справедливого, но выматывающего упрёка и отвернулась от зеркала к Дейзи, подготовившей постель.
- Спасибо, Дейзи, можешь идти.
- Миледи, если вдруг что-то... хоть что-то случится, вы звоните.
- Я надеюсь, что хотя бы несколько ночей не будет случатся ничего. Мы, в конце концов, заслужили немного покоя. Буди меня, если Эмили станет хуже... ещё хуже.
- Да, миледи, - девушка, такая же бледная, такая же "прозрачная" от всех этих стрессов, присела в книксене и ушла, прикрыв дверь. Лили оправила халат и снова повернулась к своей тени в зеркале. Большие победы начинаются с маленьких. Почему бы не начать с победы над своей усталостью?
Лили взялась за расчёску и стала методично и аккуратно расчёсывать волосы, полностью погружённая в мысли о прошедших днях.
Сегодня её впервые оставили на ночь без наблюдателя. Пятого числа она сама не хотела оставаться одна, вчера - её не хотела оставлять Дейзи, но сегодня всем стало окончательно ясно, что ведьма ушла из её тела, оставив там только черепки прежнего состояния. Она больше не нежилась в кровати до полудня, ещё минут двадцать потом с Дейзи обсуждая все новости, что та приносила "на хвосте", выбирая причёски из тех, что предлагала камеристка и рассеяно показывая рукой на любое из платьев, что висели в шкафу. Это было так недавно, целую жизнь назад...
теперь Лили начинала день едва рассветало, сразу просила собрать ей простую гульку и дать любое дневное платье. Дейзи молчала, обе забывали про косметику, обе как-то механически выполняли все процедуры.
Потом она приходила в детскую к Эмили, где Вальден сидел почти безвылазно, с острыми, как бритва скулами, и ждал, пока дочь очнётся. С ним надо было поговорить. Его надо было уговорить  поесть, напомнить шутливо про щетину, которой он может обрасти и попросить ради неё не умирать душой. Он ещё ей нужен. Лили понимала, и тогда, и сейчас, скрепляя косу лентой, что она сейчас нужна им больше.
Кристоферу, к которому она заходила вторым, проверяя его рану и говоря глупости, чтобы его повеселить и отцу...
Лили вздохнула и занялась лицом, нанося крем, пытаясь сделать его хоть чуть-чуть живее. Когда-то мама говорила, что дом - прямое отражение его хозяйки. Лили не была хозяйкой этого дома, но сейчас должна была стать, ради всех них.
Особняк засыпал, с каждым разом пауза между доносившимися с коридора голосами или звуками увеличивалась, пока ей не стало казаться, что в бежево-голубой комнате осталась только она, её тень, и тень её прошлого, выраженная в десятках-десятков маленьких сувениров и памятных вещей, тесно расставленных на полках и тумбах. От индийских безделушек, до подарков членов семьи - каждый из них носил в себе частичку воспоминания о тёплом детстве и отрочестве, все они, также, смотрели на неё в зеркало, как и её тень, постоянно напоминая, как далеки они сейчас от того, кем были.
Наверное именно эта глубокая тишина дома и то, что она неотрывно осматривала просторную комнату в зеркало позволило ей заметить странный шорох с улицы и появившуюся на балкончике тень.
Лили медленно поднялась и очень тихо сделала пару шагов к гардине, тяжёлыми шторами закрывавшую её почти полностью, но дававшую видеть щёлочку окна за ней. А оттуда - вид с третьего этажа на погибший сад, балюстраду и худую проворную тень, перевесившуюся через перила её балкона.
"Вор?", - мысль была преисполнена удивления. Казалось, после демонов, ведьм, потусторонних существ и изгнаний нечисти в церкви, простые бытовые неприятности не должны с ними случится. Лили уже подумала быстро дойти до звонка слугам, но тут луна скользнула по обернувшемуся за спину лицу паренька и Лили  удивлением узнала Волчонка. Другая её жизнь так бесцеремонно и внезапно стала взламывать замочек балконной двери, что по-началу она просто с удивлением смотрела на сосредоточенное лицо и хмурые брови домушника. Лишь через минуту она пошла к балкону и открыла, не дожидаясь пока домушник обморозит себе пальцы и сломает дверь отмычками.
- Волчонок? Что ты тут делаешь? - с удивлением спросила Лили, тутже зябко ёжась от ледяного ветра, залезшего за шиворот халата и лизнувшего босые ноги, - Заходи, пожалуйста, а то мы оба заболеем.

Лили вымученно улыбнулась на самую первую фразу мальчишки. Душевные болезни, как оказалось, переносятся тяжелее лихорадки и яда, но людям трудно заметить их следы. И она, конечно, не стала переубеждать Волчонка. Её действительно утомило быть больной. Замученной. Запертой и нуждающейся в наблюдении, как-будто бы это наблюдение вернёт их семью на несколько лет назад и сотрёт из памяти все те ужасы, что произошли намедни.
Волчонку было, судя по всему, всё равно на неё, настолько всё равно, что он стал хамить, будто бы был дома. Лили снова захотелось улыбнутся на это вымучено, Арон почти наверняка отвесил бы за такое подзатыльник, но девушка не была ещё настолько оторванной от реальности, чтобы не сообразить - этот парнишка не стал бы пролазить к ней просто из праздного любопытства - недолюбливал - значит что-то случилось.
Потому леди Сантар помолчала, вглядываясь в глаза парнишки, уже равного ей по росту, и аккуратно ответила:
- Пожалуй, я действительно довольно долго была безответственной, но я не совсем понимаю, что именно сейчас хочешь услышать от меня ты? Что происходит с чем именно?
- Ты хочешь сказать, что до сих пор ничего не знаешь?
Подросток недовольно наклонил голову.
- Или это - не единственная херня, что успела произойти?
Лили немного смятённо поводила глазами по комнате. Она была в таком беспорядке чувств последние дни, что не могла поручится за собственную внимательностью. Что бы ни говорил Волчонок, почти наверняка она действительно упустила что-то из внимания, не удивительно! Достаточно посмотреть в зеркало и понять, что после пары недель в забытие кошмара её едва ли не состарили, по крайней мере внутри, но сейчас вопрос стоял в том, что люди не приходят по мелочам среди ночи... А их с Волчонком объединяло, как считала Лили, только одно. И за рассеянностью вдруг мелькнула искра недоверия и паники.
- Расскажи мне что случилось, что-то с Ароном? Он жив?! - Лили сцепила руки, чтобы те не начали так явно трястись. Она просто не переживёт, если... если не дай Бог ещё и он...

Каким же Волчонок был, по сути, ребёнком. Точнее - подростком. Показное нарушение любого этикета, хамство ради хамства, - всё это было бы ужасно забавным, будь ситуация забавной хоть на 1\10 от себя. Будь они снова в парке, где молодой помощник Арона заскочил передать ему какую-то новость, а Арон, безуспешно пытаясь произвести более благостное впечатление, также безуспешно пытался "уговорить" Волчонка не дыбить шерсть и не скалить клыки на аристократку. Тогда это было даже мило, вся эта нарочитая ершистость, попытка показать силу в "тыканье" и напускной небрежности. Сейчас он, очевидно, пытался вызвать у Лили хоть какую-то раздражённую реакцию, но девушка пропустила мимо ушей и глаз все его жесты, фильтруя слова и стараясь выцепить суть. Сначала пришла волна облегчения - с Ароном всё впорядке! - но буквально через секунду...
Лили в первый момент хотела переспросить "детях?", - но как вовремя она поймала себя за язык! Как ко времени пришлась её неторопливая манера думать, потому что воспоминание о Чиже и Генриетте пришли не сразу, сквозь пелену кошмара последних двух недель, и посмотрели на неё двумя парами незамутнённых взрослыми проблемами глаз. Дети! Завод! Она даже не знает, что и как произошло! Отец запер её буквально на следующее утро!
Лили нервно сплела руки, под укоряющее шипение мальчика чувствуя себя только хуже. Да, она действительно напрочь забыла о детях. О десятках детей в её приюте. О странных событиях тянувшихся там весь октябрь и ноябрь.
Лили нервно заходила по комнате, теребя кончик сплетёной на ночь косы.
Как так получилось, что она забыла о детях?
Она и сама не знала. Точнее, знала, конечно, но почему, действительно, не нашла способа отослать записку? У неё просто всё вылетело из головы, пока Дейзи сидела у кровати, уберегая её от очередной попытки покончить с собой. Но чувствовала ли она себя меньше виноватой от этого? Нет. Всё то, что ей бросал Волчонок с ядовитым презрением она же себе говорила со строгим укором.
Голову начало рвать на части. Лили устало приложила руку ко лбу и с усилием выдохнула. Она могла бы оправдаться, но проблемы их семьи, особенно такие, не то, чем следует обременять и без того взволнованного подростка.
- Пожалуйста, пожалуйста не надо кричать, Волчонок, ты можешь разбудить слуг или, хуже того, моего отца. А сейчас это не безопасно, - Лили взяла второй стул и поставила его рядом с мальчиком, сев на против. Она посмотрела ему в глаза без напускной виноватости, страха или упрёка, скорее с напряжённым вниманием уставшего, но ещё живого человека, - Я действительно виновата. После того, как я попросила Франциска помочь... кое-что произошло в моей семье и мне запретили выходить. Можно сказать, что я действительно была больна, - девушка нервно хмыкнула, но это было похоже на всхлип и Лили поймала себя прежде чем дала себе слабину. Она же обещала себе не грузить этим ребёнка! Тряхнув головой, она продолжила - Давай я расскажу тебе то, что помню я, ты расскажешь мне то, что знаешь ты и мы решим, что с этим делать. Мне не всё равно на всех детей, кого содержат в приюте. Просто... не всё зависит только от меня, - она нервным жестом сцепила руки, - Я узнала о похищении детей только от Эндрю, в смысле Чижа. Он чудом спасся с завода и укрылся, по счастливой случайности, у Генриетты Манро, которая с недавних пор осталась под покровительством моей старшей сестры, Аленари... - у лили на этом моменте надломился голос и план размеренной речи пошёл прахом. Она поймала запястье Волчонка, - скажи мне, это с ними беда? С Чижом и Генри?

Лили кивнула на просьбу Волчонка, но всё же про себя решила вообще отстранять детей от какого-либо дела. Дети, это дети, у них должно быть то самое детство: Рождество, подарки, игры в колесо, да просто игры. Лили ни раз по часу не соглашалась с Ароном о том, что в его банде были Чарли и Волчонок, на что получала неизменный ответ: "они сами так хотят". Ну конечно хотят! Потому что бунтари, потому что прошлая перспектива у них была хуже, потому что привыкли, потому что чувствуют себя причастными к большим и важным делам, потому что не доверяют приютам. Она и сама всё детство хотела быть вовлечённой во взрослые дела, но когда б ей нравилось быть то и дело на волосок от гибели от яда или кобры! Дети на то и дети, чтобы везде лезть, а взрослые на то и взрослые, чтобы не давать им лезть куда опасно...
И тут Лили сбилась с этой мысли, внезапно подумав о отце и о том, что он точно также "оберегал" её от всяких сложностей прямо таки сверх меры. Настолько, что стало поздно...
Она грустно улыбнулась и на секунду опустила глаза, ещё раз прокрутив в голове всё то, что успела надумать, а потом ещё раз, уже внимательнее, посмотрела на Волчонка. Он лишь на полгода младше Алека, когда тот с Аленари ушли из дома работать самостоятельно. Он уже значительно старше её, когда ей доверили управлять индийским поместьем в Бенгалии. Даже голос уже во всю ломается. Наверное, действительно неправильно относится к нему так вот с высока, она немногим его старше.
- Помочь? Я не знаю, Вольф, - Лили сделала этот жест осознанно, решив так принимать маль... парня если не за равного, то хотя бы за взрослого. Может, если она будет называть его немного иначе, то им проще будет найти взаимопонимание? - Тут всё очень сложно, - Лили опять затеребила косу, - Моя семья... у нас возник серьёзный конфликт с демонами. И под удар могут попасть любой человек, который в это вмешается. Ты думаешь, я действительно сидела бы в шелках и убранной комнате сутками, просто потому что на улице декабрь и пошёл снег? - грустная вымученная улыбка прошла по лицу, - Нас несколько раз пытались убить... Почти удачно, - лицо девушки потемнело. Ведьма так сильно завладела её умом в тот момент перед каретой, что она не помнила ни первого, ни второго выстрела. Но она видела раны после. До сих пор приходила к отцу, с молчаливым упрямством обрабатывая его простереленное плечо и смотря на него, как на укор себе. Чуть-чуть бы правее. Совсем чуть-чуть и попало бы в сонную. И всё. Она спасла отца от убийства сына своим видением, а потом сама же чуть не убила! Тут девушка опомнилась, что слишком разоткровенничалась, и с суетливым испуганным жестом взялась за плечо Вольфа, - Только ты не говори Франциску. И Арону не пиши! Ему особенно! Он же такой... - Лили хотела добавить, что он всё бросит и приедет, но вспомнив их расставание усомнилась, что  мужчина вообще захочет её видеть. - Пусть... занимается торговыми делами у себя в Бразилии спокойно. Но мы отвлеклись, я опять стала всё тянуть на свои проблемы, да? Прости, я понимаю, что ты пришёл не за этим. Дети. Расскажи мне всё, что вам удалось узнать, пожалуйста. Возможно... возможно я ещё смогу чем-то помочь. Фамилия Сантар ещё имеет вес сама по себе.

Лили, признаться, и сама не знала, чего хотела услышать, но, возможно, Вольфу стоило просто промолчать. Конечно же, она не вдавалась в подробности и он, в свою очередь, совершенно не обязан знать, что когда твоим телом манипулируют и им же пытаются убить твоего же отца, друга и брата - это хуже потери руки или ноги. Но Лили вообще никогда не была склонна просить жалости, и циничную отповедь подростка приняла как очередное напоминание, почему так делать не стоит. Она перестала его внимательно слушать уже где-то на середине. Вольф считал, что учил её жизни сейчас, но на самом деле и сам жаловался и выдавал ей жалобы на свою жизнь, очень много жалоб, очень много отповедей, как тому, кого, видимо, косвенно считал причастным. Арон предупреждал, что он не любит аристократов. Подумать глубже, так все только и делали, что не любили аристократов, как лёгкую мишень для броска. Сейчас Лили была не готова исповедовать другого. Все её моральные силы уходили на отца и братьев. И желчь, так и сыпавшаяся из мальчика, решившего будто бы смерть его близких сделала его сильнее, конечно же не приносила никакого облегчения.
- Конечно, - сухо и даже прохладно, закрывшись ответила девушка, отведя глаза и встав со своего стула. Некоторая тёплая минута взаимопонимания была разрушена. Перекинув косу за спину, она сцепила руки и голосом более тихим и ровным вернула разговор к вопросу, с которым пришёл парень, - Прости, я действительно много внимания уделяю своему горю. Давай вернёмся  к вопросу о детях, ты мне не ответил, что удалось узнать? Я не смогу вам помогать ничего не зная, и я не смогу ничего узнать, если ты мне не скажешь.

Волчонок говорил, говорил а воздух в комнате становился тяжёлым и мутным, рука непроизвольно задрожала, ища опору в виде тумбочки, и на место  тяжести от непонимания и обиды приходил страх. Лили невольно стала искать опору, до белых костяшек сжимая край тумбы. Да когда кошмары вокруг неё кончатся?! Когда уже прекратится бесконечный ужас этих новых открытий?! Она думала, что детей отправляют на другой вид работ, просто более тяжёлый. Что они найдут их и вернут. Всех, живыми...
Пять... ПЯТЬ!
Может быть больше!
Дрожь от ладоней прошла к локтям, а от локтей к сердцу и Лили, оперевшись о стену, обняла себя руками.
Она должна что-то сделать, просто обязана! Но что? Лили опять ощутила эту пугающую беспомощность человека, который столкнулся с чем-то жутким, но у него в распоряжении только слово и женское платье. "Возьми себя в руки!", - сказала Лили себе строго, когда жалость к себе почти сузила комнату до пределов маленькой настольной лампы напротив.
Лаборатория... лаборатория и эксперименты... Это сложнее чем завод. Лили знала, что наука требует больших денег. Такое говорили на лекциях Брима и на светских вечерах, иногда критикуя, иногда поощряя чужие инвестиции. Похищение и содержание десятков детей требует ОЧЕНЬ больших денег. Положим, какую-то долю им отдавал тот владелец завода с прозвищем Бык. Но этого явно не достаточно. Тела... тела... Скрыть множество тел детей, опять деньги. Думай, Лили, думай.
Лили с усилием сжала собственные плечи руками, пытаясь прогнать дрожь, а потом повернулась к Волчонку, сцепив руки. Она очень старалась, чтобы её голос звучал хотя бы на десятую долю так уверенно, как звучали голоса отца, Аленари и братьев, когда они знают, что делают.
- Вольф, мне очень надо поговорить с Чижом, Искрой и Генриеттой об этом. Они были там, может... может они что-то увидели. Пять детей! Нет, больше пяти! Такое... такое не могло проходить совсем незаметно. Столько тел, столько тел... - Лили опять передёрнуло, - Если об этом нигде не говорили, если там было замешано столько людей, чтобы похитить всех этих детей... Если там есть покровитель, то мы должны его найти. Но если у них есть связи, у вас могут быть большие неприятности, - Лили приложила холодные пальцы к вискам. - Надо узнать кто это, а дальше... - Лили отвела глаза, задумавшись, - Дальше, возможно, мне удастся чем-то вам помочь.

Лили неприязненно дёрнула плечом на цинизм Вольфа. Ей хотелось верить, что мальчик так остёр на язык просто в силу характера, но когда все чувство обострены, как у человека со снятой кожей, труднее слушать уступчивую разумность. Но промолчать не так сложно, и согласится в слух не так сложно.
- Да, это в наших интересах, - повторила Лили, но больше для успокоения парня. Не потому что это было не так, а потому что не хотела потерять союзника. Вольф пришёл к ней в очень расшатанном настроении, и с такими людьми всегда проще согласится. С другим она соглашалась уже потому, что это действительно просто разумно. - Да... сюда их действительно приводить не стоит... Возможно ты прав. Я запишу вопросы, я... Я напишу письмо Генриетте. Порой даже войны могут быть выйграны пером. Она умная девочка, очень внимательная, наверняка она что-то да увидела. Пожалуйста, передай им эти письма и... объясни ситуацию. Я их не бросила, - это внезапно стало так важно. Так хотелось сказать тем, кто на неё положился, что она их не бросила. Это страшно, потерять опору, кому как ни ей это знать? Она их не бросила, и она им поможет... найдёт способ. Лили прошла к своему секретеру, включила лампу (в доме Сантаров они уже были, преимущественно, электрические), достала чернильницу и планшет с листами и начала писать. Как только перо заскребло по бумаге, она почувствовала себя чуть спокойнее. Рука, трясущаяся на первых строчках "Дорогая мисс Манро", выровняла шрифт, и привычные лёгкие виньетки стали венчать первые буквы предложений. Лили за свою жизнь писала писем больше, чем говорила с людьми. Тексты сами складывались в правильные предложения, и те несли больше уверенности, чем хаотичные мысли. Она писала и у самой в голове возникало всё то, на что дети могли бы обратить внимание: печати на тарах - коробки, мешки, письма, конверты, - упоминаемые имена, внешности самых богато одетых людей, ну и конечно - адрес этого склада. Вряд ли злодей покупал его на своё имя, но может эта фантомная ниточка даст хорошую вязку.
Лили писала и писала, перо тихо чиркало по бумаге, а Вольф был предоставлен себе, и всем милым и спокойным вещам, расставленным по полкам, тумбам и комодам. Очень много фотографий, братья и сестры, отец и мать, по центру на камине, на особом месте. Маленькие сувениры из Индии, статуэтка слона из слоновой же кости, странные чётки, даже маленькие камушки. Шкатулки из резного камня, дерева, украшенные мозаикой и бисером, забавная керамическая статуэтка с кальмаром и чуть дальше - красивая и изящная фарфорная композиция охоты с биглями. Драгоценности, конечно, не хранились на открытом месте, но небольшая серебряная брошка-лилия  эмалью была оствлена на полочках рядом с шкатулками.
Шурх-шурх...
Лили дописала письмо Гериетте и присыпала его песком. Рука, будто бы истосковавшаяся по этому занятию за прошедшие пару недель, так и просила продолжить. Она вдруг поняла, как успокаивает её и как помогает ей выдавать мысли на бумагу. Теперь страх заменила холодная решимость. И мысли... непрошеные мысли.
- Скажи, Вольф, а ты мог бы... мог бы ты отправить пару писем? Моей сестре и... Арону. В Бразилию, - "Я должна хотя бы извинится". - Я... хочу удостовериться, что хотя бы с ним всё нормально. А то за всеми моими близкими будто бы проклятье какое висит...

Лили удивлённо захлопала глазами. Сначала она зацепилась за бессвязные и странные вставки Вольфа потому, что пыталась понять их смысл, а потом - чтобы понять, что смысл слов был понят ей неправильно. Чуть развернувшись на стуле.
- Постой, Вольф, не тараторь, я немного запуталась... Почему Арон не в Бразилии и что ты... что ты имел в виду под "как будто бы"? Под купанием в январе?
Возможно она просто не поняла какой-то уличный жаргон? Это было бы совершенно закономерно,но парень, к сожалению, подтвердил беспокойные догадки. Он недовольно прикусил губу и закатил глаза.
-Ты еще скажи, что он по торговым делам поехал. Женщина, я могу понять, если тебе наш капитан не заделился проблемами - он мужчина, а не сиропный интеллигент. Но ты-то!
Крайне грубую фамильярность по отношению к ещё не тронутой девственности Лили лишь отметила, быстро забыв. Потому что именно про торговые дела Арон и говорил. Про торговые дела и Бразилию. Зачем ему так сильно врать ей? Она знала что он занимается контрабандой ещё в Индии, и скрывать от ней простые махинации он бы не стал.
Пальцы непроизвольно сильно сжали спинку стула. Сколько волнений за вечер, а им всё нет конца! Она настолько потеряла его доверие? Нет... нет, до того как они поссорились они были близки, как никогда до этого! Тогда почему? Почему он мог что-то скрыть от неё? Чтобы она не волновалась? Откуда у всех мужчин эта глупая уверенность, что ложь и недомолвки делают сердце женщины спокойными?! Очередной раз со дна собрав силы с донышка своего терпения и восмпитания, Лили встала, оправив халат, подошла к Вольфу и, положив ему ладони на плечи, вкрадчиво, но твёрдо попросила.
- Вольф, я знаю, вы, мужчины, часто оберегаете нас от всяких волнений, скрывая правду. Но ты же видишь, к чему это приводит - можно опоздать и не предпринять нужных действий. Скажи мне... пожалуйста, скажи мне честно, куда и зачем уехал Арон, - в глазах Лили была самая настоящая мольба пополам с негодованием, которые рвали её на части. - Пожалуйста... Я всё равно не смогу теперь не думать об этом.