Выпуск еженедельной газеты пах свежей типографской краской - даже вору приходится быть в курсе последних новостей. Что на этот раз? На воду спущен новый флагманский броненосец, лучший корабль в своем классе, красноречиво напоминающий миру, что Британия все еще владычица морей. Увы, самая главная владычица морей - ее величество королева Виктория - торжественный спуск на воду своим присутствием не почтила. Умер от чахотки заслуженный деятель литературы, да упокоит господь его душу, похоронен гений в Вестминстерском Аббатстве. Кто стучит по крыше: личность лишавшего спокойного сна лондонцев хулигана раскрыта. Наивные, подумал Коннор, но лучше им и в правду считать, что это была всего лишь невинная забава шутника-трубочиста, разыгрывавшего суеверных жителей столицы. Увеличена пошлина на ввоз товаров из Вест-Индии, моряки судов вест-индской кампании объявили забастовку и отказываются выходить из порта, цены на табак выросли в полтора раза. Несчастный случай на производстве: нетрезвый бедолага попал под пресс. Польза лоботомии: правда или вымысел? Конные скачки, завершающие весенний сезон, закончились победой скакуна сэра Бэрроуза, которому игроки пророчат победу и осенью. Откуда растут ноги у портовой преступности, и куда смотрит полиция? Вот уж действительно, упаси боже, не хватало трущобам еще одной проблемы в виде постовых. Вести с большой земли: Австро-Венгрия и Германия снова не могут поделить приграничные земли, Российская Империя не вмешивается.
Сидя за столом на своем чердаке, вор выглянул в раскрытое окно. Вечерело. Коннор, так и не надеясь найти что-то полезное в газете, уже было хотел убрать ее прочь, прочитав от корки до корки. От участи скорого заворачивания рыбы выпуск спасла вторая страница, на которую мужчина обратил внимание, перелистывая газету еще раз напоследок. Интересно, и как он раньше не приметил эту небольшую, но значимую новость?
Именитый аукционный дом Уэста открывает свои двери вечером 1-го июля для проведения ежегодного летнего аукциона, участие в торгах может принять любой желающий, внеся скромный членский взнос в размере двухсот фунтов. Коннор скептически усмехнулся в голос. Чертовски скромный взнос, ничего не скажешь. Значило это только одно, 1-го июля в доме Уэста соберется весь цвет лондонского общества, игра будет вестись крупная, с большими ставками. Места лучше для кражи не сыскать. Благородный сэр Уэст не обеднеет, если вдруг пара самых дорогих экземпляров пропадет прямо во время выставки. Наверняка там будет много охраны, а хранилище надежно заперто. Но и это еще не все, вторая часть объявления гласила о том, что для важных гостей будет проведен закрытый аукцион, где выставят самые древние (и несомненно дорогие) диковинные лоты, привезенные из отдаленных уголков мира. Поговаривают, что предметы имеют оккультный характер. Ну конечно, подумал Коннор, газетчики умеют сделать сенсацию и нагнать атмосферу, которую так любят лондонские богачи, гоняющиеся за мистикой от сытой скуки. За сколько с молотка уйдут стеклянные бусы, которым грош цена? Впрочем, не вору судить: есть те, кто обманывают, а есть те, кто рады обманываться - мир лис и кур. Впрочем, не исключено, что среди уймы экспонатов будет действительно что-то необычное и чертовски ценное. И даже если нет, то Коннору хватит того, что выставят на общем аукционе. Времени до 1-го июля осталось не так уж много, а нужно раздобыть костюм, двести фунтов, план здания...
Вор поднялся с места, краем глаза подмечая свое отражение в мутном осколке зеркала, прибитом над медным умывальником, висевшим на поддерживавшей свод крыши опоре. Вид у мужчины был не самый плохой, если не считать того, что лицо заросло недельной щетиной. Недолго думая, Коннор, подставляя руки под нажимной умывальник, намылил щеки и бороду, а потом принялся осторожно скрести их острием ножа Боуи.
Уже давно он не проворачивал ничего крупного, если не считать украденный из сейфа художника браслет. Уже миновали времена, когда подобные кражи были для него чем-то заурядным, и теперь такое происходило нечасто. Неужели он старел? Впрочем, о той краже, имевшей место почти две недели назад, и сопутствовавших ей событиях, Коннор едва ли вспоминал. Не было повода: снов ночами он не видел (отчего высыпался куда лучше обычного и имел не такой помятый вид), следовательно, новых рисунков в записной книжке, припрятанной в прикроватной тумбе, не появлялось. Ни снов, ни черноволосой женщины с изумрудными глазами, ни тени, ни необъяснимых творческих порывов. Словом, жизнь шла своим чередом, насколько все это - достаточно осмотреться в навевавшем тоску жилище вора - можно назвать жизнью. Он не жаловался, а значит, все было не так уж плохо, и этого хватало. Такие как Коннор могут довольствоваться малым, главное, лишь бы не стало хуже.
Шаги, доносившиеся этажом ниже, он услышал почти сразу, потому как звук пробивался через щели в полу чердака. Это было по меньшей мере странно: проститутки редко ходили в дальний конец коридора на третьем этаже портового борделя, предпочитая держаться подальше от приставной лестницы на чердак и тяжелого запертого люка. Большую часть времени блудницы игнорировали своего угрюмого, нелюдимого соседа, делая вид, что его вовсе нет. Немногословный Коннор отвечал им тем же, лишь исправно внося плату мадам хозяйке за более чем скромное жилье, и всех это устраивало. Никто не лез в дела постояльца, а тот, в свою очередь, не мешал дамам зарабатывать на жизнь избранным ими способом. Ханжей среди воров нет, а если и есть, то живут недолго, потому как камень, брошенный первым грешником, имеет свойство возвращаться, метя тому прямо между глаз. Правда, иному бы наверняка мешали скрип мебели по ночам и приглушенные женские стоны, но видит бог, Коннор не без веской на то причины предпочитал что угодно полной ночной тишине, в которой диковинные в своей гротескности сны приходили чаще. Во избежание тишины он всегда держал окно открытым: порт не смолкал окончательно даже с наступлением темноты.
Вопреки его ожиданиям, тот (или та), кто ходил внизу, не ушел, остановившись у люка. Значит, кто-то хотел нанести ему визит. Должно быть, это хозяйка борделя, наверняка по поводу оплаты, ибо зачем же еще ей приходить сюда? Когда в тяжелый люк коротко, но настойчиво постучали, рука с бритвенно-острым ножом дернулась, и лезвие, рассекая кожу с блеклыми пятнами оспин, оставило небольшой свежий порез на щеке.
- Иду, - Оповестил вор, морщась от боли, вызванной щипавшим мылом, попавшим в рану. - Кто там?
Не умывая лица, частично побритый мужчина нагнулся над люком, отпирая задвижку и медленно, со скрипом поднимая тяжелую крышку. Через щель в полу он видел, что силуэт был женским. Значит, не ошибся?

Отредактировано Connor Williams (14 июля, 2017г. 22:14:44)

Вот уж действительно, неожиданный гость. Приподняв тяжелую крышку люка, Коннор какое-то время смотрел на знакомую незнакомку с черными волосами и изумрудными глазами. Потом, молча помогая ей подняться, протянул руку в неком смятении, вызванном не только своим внешним видом, в котором на лице вора еще не засохло мыло, а щеки и борода были побриты лишь наполовину.
Старательно скрывая удивление, он позволил ей войти в свое скромное убежище, а потом отвернулся к осколку зеркала, совершенно обыденно возвращаясь к бритью. Но взгляд Коннора, устремленный в зеркало, едва ли задерживался на лице с оспинами, то и дело переключаясь на выжидавшую статную женскую фигуру позади. Он пытался высмотреть в ней хоть что-нибудь, что увидел в тот самый день их встречи. Ни жуткой тени, ни лунного отблеска на светлой коже. И все-таки, эта женщина, имени которой он не знал, смогла его найти, чем-то она его интриговала, хотя этого старый лис никак не выказывал. А когда был чертовски близок к этому, снова возвращал взгляд на намыленные щеки, поскребывая их ножом.
Похоже, он оказался прав, когда решил спрятать записную книжку с рисунком подальше от глаз и выкинуть все те события из головы. Было наивно полагать, что хоть что-то из тех необъяснимых подробностей являлось чем-то большим, чем простыми галлюцинациями вора. Не менее наивно полагать и то, что она воспримет его произнесенные в странном порыве слова всерьез, и в самом деле найдет его, неважно какой ценой и с какой целью. И вот он их сказал, и вот она была здесь, нашла его. Для чего? Может, если не вору, то хотя бы ей известно, что заставило его пригласить ее, а ее саму - воспользоваться приглашением, найдя Коннора в гадких трущобах, куда мало-мальски приличной женщине путь заказан? Хотя, если говорить о воровке-аферистке... Тогда, может, из них двоих она ведает, что заставило вора впервые рисовать человека, да еще и без спроса? В конце концов рисовал он именно ее, а не кого-то еще. Отчего-то старый лис, ополаскивая острый нож в тазу мутной воды под умывальником, во всем этом сомневался. Настолько старый, что душевные метания после встречи в доме художника и юношеские терзания едва ли его тревожили. Легко пришло - легко ушло, и незачем убиваться. Таков взгляд матерого вора на жизнь.
- Лжец. Она знает. - Послышался вдруг чей-то шепот, заставляя вора резко повернуть голову в сторону ящиков и бочек, громоздившихся на другой половине чердака.
Кто это сказал? Свет масляного фонаря, стоявшего на одном из ящиков, рассеивал темноту, в которой никого не было, а тени имели вполне нормальные очертания.
От вглядывания в полумрак вора оторвал звук птичьей возни у раскрытого нараспашку окна позади. Это, хлопал крыльями, вернувшийся ворон. Приземлившись на подоконник, он сжимал свежую поблескивавшую добычу в черном клюве. На этот раз ею оказалась долго провалявшаяся в грязи дешевая брошка с пустой выемкой для безвозвратно утерянного камня. Птица, недолго осматривая хозяина и его нежданную гостью, сделала пару осторожных шагов по подоконнику по направлению к последней, а затем легко спорхнула на стол с разложенной газетой. Ворон медленно приблизился к незнакомке, цвет волос которой был едва ли светлее его оперения, и аккуратно положил свою добычу прямо перед женщиной. Птица расправила крылья и, негромко каркнув, подпрыгнула на месте, не отрывая взора от дамы.
- Думаю, Вы ему понравились. - Усмехнулся вор, заметив необычное для своего невольного питомца поведение. - Будьте добры, насыпьте ему зерна из коробки для мандраже, что лежит в ящике прикроватной тумбы.
Ворон снова легко подпрыгнул на месте будто бы в подтверждение слов хозяина. Наконец тот, смыв остатки мыла с бритого лица, решил перейти к делу:
- Так чем обязан Вашему визиту, мисс?..
Он не знал ее имени. Равно как и не знал, правильно ли к ней обращаться "мисс" - вдруг она замужем? Хотя что-то подсказывало вору, что нет, ибо иначе незнакомка вряд ли бы промышляла воровством. И все-таки, он не знал. А вот она что-то знала.
И тут вор вдруг опомнился. В прикроватном ящике стола помимо зерна, коробки пистолетных патронов и сломанной музыкальной шкатулки Сюзанны лежала та самая записная книжка. Оставалось лишь надеяться, что воровка хотя бы на этот раз проверит учтивость и не станет копаться в чужих вещах без спроса.

Отредактировано Connor Williams (15 июля, 2017г. 18:44:14)

Вор неотрывно наблюдал за гостьей и птицей, делившей с Коннором чердак. Никогда прежде он не замечал такого необычного поведения за вороном, потому как того, как и любого чернокрылого собрата, мало что занимало в жизни помимо зерна и всяческих блестящих стекляшек. Теперь же птица, обычно державшаяся в стороне от немногочисленных гостей старого лиса, демонстрировала поразительное отсутствие страха перед черноволосой женщиной. Чего уж там, питомец иной раз сторонился самого вора. Тому доводилось слышать, что вороны - на редкость умные создания, один только пронзительный взгляд маленьких глаз чего стоил. Смотрит пристально, пернатый шельмец, и будто в душу заглядывает, знает, о чем ты, человече, думаешь.
Коннор мог припомнить, что вороны так или иначе становились невольными спутниками его жизни в разные ее периоды - такие же падальщики, как и он. Их было чертовски много в трущобах Лондона, когда он был совсем зеленым мальчишкой. Еще больше их слеталось на затихшие поля сражений гражданской войны, гремевшей по другую сторону Атлантики, где птицы с большим аппетитом клевали глаза бесчисленных мертвецов, не разбирая северян и южан, надменно показывая еще живым солдатам, что конец у каждой земной твари один. Тем же самым пернатые занимались и в концентрационном лагере для пленных конфедератов, галдя на высохшем дереве в ожидании, покуда еще один узник братоубийственной войны не отдаст концы. Хоть вороны и сопровождали Коннора, не спрашивая его на то разрешения, в его снах появлялись они нечасто. Первый такой сон он видел четверть века назад в ночь перед расстрелом.
Поздняя осень. Сырая холщовая палатка, промокшая насквозь под моросящим дождем. Одна из сотен таких же, наставленных практически впритык друг к другу, и не видно им конца-края, а в узких проходах, словно между клетями с загнанными зверьми, ходят часовые союза с винтовками. Сежанта Уильямса, британца, пойманного после неудачного побега и невесть зачем впутавшегося в чужую войну, охраняли особенно тщательно. Было холодно, но серая летняя форма, истрепанная и перепачканная до неузнаваемости, на севере едва ли согревала. Здесь, среди не смолкавшего чахоточного кашля, грязи и стонов тысячи таких же бедолаг, он дожидался приведения в исполнение приговора, вынесенного второпях, вопреки любой мыслимой и немыслимой справедливости. Наутро Коннора поставят к стенке, дадут последнее слово и, быть может, из всех участников сего столь привычного для войны действа только священнику будет не все равно: он приходил пару часов назад побеседовать, но пленник так ничего и не сказал. Оставьте его, святой отец, видит бог, такому грешнику уже не поможешь, среди тысяч настоящих южан, не таких как Уильямс, найдутся куда более достойные вашего времени. Коннор лишь пытался немного поспать, урвать всего каких-то пару часов до рассвета. Пару последних часов своей жизни, которые хотелось провести где угодно, лишь бы не здесь.
И вот он увидел, сон был совсем коротким. Ночь и нерушимая тишина, повисшая в воздухе. Длинный бескрайний зал под открытым небом, под ногами до блеска отшлифованный пол черного камня, по сторонам такие же стены, столь высокие, что, казалось, достают прямо до звезд, а сам гость несравнимо мал с этим громадным великолепием. Вдалеке перед мужчиной на больших ступеньках возвышался серый трон, походивший на надгробную плиту - спинка массивного сидения отчетливо на нее походила. На троне молча сидела молодая - если кому-то хоть сколь-нибудь дано судить о ее возрасте - женщина исполинских размеров, столь же таинственная, сколь и чарующая. Вор не видел ее лица, сокрытого серебристой полумаской с лунным ликом и вороньим клювом, но, трепеща от неземного зрелища, чувствовал на себе ее пристальный взгляд, от которого становилось неуютно. Она выжидала. Легкий ветер что-то шептал ей на ухо, трепля черные длинные волосы и распахнутую черную мантию, накинутую на бледное голое тело. Длинные и острые птичьи когти на изящных пальцах терпеливо отбивали по каменным подлокотникам трона. Она была прекрасна. Ему же в своем ничтожестве оставалось только молчать, глядя, как она медленно поднимает раскрытую ладонь, готовая огласить свое бесповоротное решение. Жалкому человеку так и не дали слова, и тени, все это время незримо толпившиеся вокруг Коннора, подняли гам, каркая на манер воронов, предвкушавших скорый пир, сорвавшийся в последнее мгновение по воле ее величества.
Утром повели на расстрел. Приговор перед выстроившейся шеренгой солдат союза зачитали быстро, а Коннор вовсе не слушал, смирившись. Когда дали последнее слово, он долго молчал, да и что должен был он сказать? Что ему жаль? Что ему страшно? Что они все хотели услышать? Совсем скоро все кончится, но вот он, его настоящий звездный час. Здесь - и нигде больше - его впервые по-настоящему услышат, чтобы вскоре забыть его самого и любые слова, как и слова всех тех, кто был до него, и будет после.
- Покончим с этим. - Кротко сорвалось с пересохших губ пленного, смотревшего куда-то в пустоту.
Громкий щелчок взводимых единовременно винтовок, вперивших хищный взгляд стволов в свою жертвую. Уильямс поднял взор кверху, где на пересохшем дереве совсем рядом галдели вороны, и сделал свой последний глубокий вдох полной грудью, в которую вот-вот набьется свинца. Все случится быстро. И только испуганные грохотом оружия черные птицы улетят, чтобы потом вернутся за ним.
Взявшие меч, мечом и погибнут. Вор закрыл глаза. Пора.
- Стойте! Сто-о-ойте! Война кончилась! - Кричал запыхавшийся рядовой союза, совсем еще молодой, бежавший к месту казни со всех ног, не скрывая радости. - Война кончилась!
Галдеж черных птиц на дереве походил на издевательский смех. Ровно такой же, много лет спустя, Коннор услышал от теней, оказавшись в черном тронном зале перед королевой во второй раз: в ту самую ночь, когда попытался поспать, шагнув из окна дешевого пансиона в неудачной попытке покончить с собой.
Из воспоминаний его вырвали негромкие слова женщины. Вор, не успев найтись с ответом, начисто позабыв про опасения, что гостья вдруг увидит злосчастный рисунок, огляделся по сторонам, пользуясь тем, что та не смотрит, вновь отвлекаясь на негодовавшего ворона. Коннор все еще находился на чердаке, в своем убежище. Эмилия. Почему же ему показалось, что голос ее звучал тоскливо, а умная черная птица упрямилась, крича ей вдогонку? Отчего старому лису вдруг стало так тошно от осознания, что Эмилия больше не вернется? Потому что лжец? Потому что она знает?
Нет, не лжец. Не в этот раз. Он сам ее позвал. Если что-то сказал, значит, на то была причина, пускай он и не в силах понять, какая именно. Он сдержит слово. Он честный вор.
- Нет, постойте. - Сделал Уильямс шаг навстречу Эмилии, импульсивно потянувшись к оголенной руке женщины в необдуманной попытке ту хоть сколь-нибудь, насколько это теперь возможно, ненавязчиво задержать. - Не уходите.
Ему определенно не стоило брать ее за руку.

Отредактировано Connor Williams (30 июля, 2017г. 16:56:54)

Что, неужели опять? Либо Коннор был столь страшным, либо она оказалась чересчур пуглива или слаба духом для воровки, теряя сознание. Но разве это не одно и то же? Нет, хоть сильный дух и страх взаимосвязаны, сколь сильным должен быть человек, чтобы жить в вечном необузданном страх? Чтоб не ломаясь, не поддаться: не шагнуть дождливой ночью в распахнутое настежь в окно, не стать безвольным рабом опиатов и морфия, не закусить зубами револьверного ствола, давя на спуск. Обморок - пустяки. Он значит, что ты еще живой, и воля держится перед тем, чтобы сломаться окончательно.
Ворон вдруг притих столь же неожиданно, сколь только что внезапно заливался диким карканьем. На редкость умными черными глазами птица уставилась на то, как хозяин подхватил падавшую в обморок женщину, держа за талию. Так Коннор, гуляя взглядом по бледному лицу, и стоял молча. Недолго, всего с каких-то полминуты, но ему показалось, что время вдруг замедлило свой ход. Два простых коротких слова никак не шли из головы: она знает. Похоже, он действительно сходил с ума. Что может знать она, особа столь хрупкая и необычная?
Киты. Ну да, конечно. О них сегодня столько разговоров. Об этих рыбах Коннор сам ведал немного, за исключением того, что если огромного загарпуненного зверя не начать вовремя вытягивать - когда он уже слаб, но еще не мертв - можно уйти на дно всем судном вслед за добычей. А что до войны и воронов, так они ее верные спутники, это каждый знает. Один нахал пернатый вон даже с Коннором чердак делит.
- Вам не лучше? Я подам стул... - Смутился он, глядя на то, как очнувшаяся женщина еще не до конца опомнилась от видений, и вор бы принял все ее слова за бред, если бы не испуганный взгляд зеленых глаз: всецело трезвый и виноватый.
Ясновидение. Тут вор постарался скрыть свое удивление. Получилось едва ли, хотя брови он не приподнял - и на том спасибо. Впрочем, не ему было судить. Не человеку, страдавшими странными галлюцинациями и бредовыми снами, заставлявших чиркать по бумаге. И все-таки, тот факт, что Коннор сам ступил однажды за порог изведанного в Атлантике, не давал ему всецело ставить под сомнение слова гостьи. Вдруг она и в правду что-то знает? Нельзя отбирать шанса у того, кто его еще не использовал.
- Я считаю только то, что ни в чем сегодня нельзя быть уверенным наверняка, равно как и нельзя всецело в чем-то сомневаться. - Задумался мужчина, следя за Эмилией. - В такой век мы живем, в таком мире. Оглядитесь, он сошел с ума, а людям вроде нас приходится подстраиваться. Всего лишь потому, что рано или поздно сумасшедшее большинство начнет считать безумцами тех, кто посмел остаться прежним. Вот взять того же Юлия. Он сам не видит дальше носа, а стоит только... осторожнее! Не ушиблись? Я тоже поначалу долго привыкнуть не мог. Поверьте, это еще не самый дурной угол для жилья в порту. Но продолжайте, прошу.
Просьба однако не выглядела наигранной. Впрочем, в проявлении искренности старый лис тоже не преуспел по жизни, и потому, слушая собеседницу, кивнул, приглашая к распахнутому окну. Пройдя за ней следом, вдруг припомнил, что от духоты женщине может вновь стать дурно, а ведь он обещал ей стул. Что ж, сказано - сделано. Даром, что его жилище - убогая каморка в борделе, но подобие гостеприимства проявить стоит даже в такой дыре. Мужчина взял одной рукой стул из-за стола, подставляя его поближе Эмилии, если та вдруг вновь почувствует приступ слабости или просто захочет присесть. 
И все-таки, рассказ ее не походил на выдумку. Если она говорила правду и впрямь оказывалась рядом с вором в самые темные моменты его насыщенной превратностями судьбы жизни, то Эмилии можно было лишь посочувствовать. Мало кому пожелаешь пережить такое, тем более за другого, учитывая, сколько вор повидал на своем веку. И сколько из этого, выпавшего на последние годы жизни, он нарисовал, а те рисунки, оказалось, все-таки увидели. Как он и опасался, Эмилии довелось узреть его "творение" - нарочно или нет. Что ж, обратного ходу нет, и было бы странно, если бы вор принялся дуться, припоминая теперь о законах гостеприимства. Был только один способ окончательно развеять все сомнения в этой истории.
- И на том спасибо, вот если б я еще понимал, зачем они мне. Никогда не замечал за собой дара к рисованию, и в какой-то момент просто взял карандаш в руки. - Вздохнул вор так, будто говорил о чем-то совершенно обыденном, не спеша раскрывать подробностей происхождения своего "дара", а потом воззрился на собственную грубую ладонь. И что в ней такого особенного? Ладонь как ладонь, правда рука вороватая, загребущая, но окажись она у вора не такой, было б по меньшей мере странно. Коннор тоскливо улыбнулся, не глядя на собеседницу. - Если Вы в правду что-то знаете, то не находите ли странным, что для человека, столь часто встречавшегося со смертью - чего уж там, порой ее отчаянно искавшего - я слишком долго ее избегаю? Скажите, как я умру и когда?
И протянул Эмилии руку, замерев на месте в ожидании. Неужели он в самом деле готов услышать это? Взаправду или нет, но узнать, когда и каким образом все должно закончиться - тяжелая ноша. Стоит только услышать заветную фразу, и мысль о кончине не будет идти из головы, а вся жизнь до названного дня превратится в одно сплошное ожидание: сбудется предсказание или нет? Смерть. Ее не стоит бояться, ее пристало ждать, как избавления: ни снов, ни видений, ни гнетущей яви. И все-таки, что удерживает от последнего рокового шага за грань того, кто его уже однажды сделал, но так и не приблизился к заветной цели, находившейся так близко и так далеко?
Сейчас - боязнь. Боязнь навредить женщине, которой, если она говорит правду, и без того приходилось тяжело. Что же до самого Коннора, то пусть тот долгожданный день станет для него приятной неожиданностью. Стоит же, в конце концов, ради чего-то жить, просыпаясь по утрам.
- Она знает...
Молчи, он это уже слышал! Пусть так все и остается. Ворон упорхнул с подоконника, скрываясь в тесных переулках между домами в доках. Похоже, он выполнил свой долг на сегодня, но еще определенно вернется.
- Нет, забудьте. Я не хочу знать. - Старый лис одернул руку, неловко отворачиваясь от пристального взора собеседницы. Упершись в стол, он склонился над газетой, раскрытой на второй странице, где красовалось объявление о ежегодном летнем аукционе. - Скажите, а как давно Вы... живете нехитрым промыслом?
Даром, что не писатель, экий эвфемизм подыскал для воровства и того, что в пору считать без пяти минут проституцией. А, может, проституция тоже имела место быть - он-то не знал. Зато не осуждал, и этого достаточно в век моралистов: лицемеров и ханжей.

Другого он и не ожидал. Люди, в большинстве своем, подаются на улицу не от хорошей жизни. Во все времена одна и та же история, и только декорации меняются, да и то не слишком сильно. Цирк или пуританский приют - какая разница? Все дороги ведут в грязные трущобы к непроглядной нищете и хворям. Жизнь - карточная партия, и, не доведись тебе сходу - с самой раздачи крупье-судьбы - получить пару козырей в виде права рождения или признанного таланта, шансов протащить в партию туз-другой в рукаве и выдать флеш-рояль, имея только шваль, чертовски мало. И с каждым годом все меньше, ведь в большой игре сама жизнь в своей скоротечности и есть единственная ставка. Все просто: проиграл - умрешь. Считай, легко отделался. А что же делать тем, у кого есть талант, да только вот карта за козырь в правилах не считается? У Коннора такой был: он вскрывал сейфы, однако его тут же прогнали бы прочь от стола, как шулера (коим он и являлся), случись ему честно вскрыть карты. На такой случай был припрятан у матерого вора под столом взведенный пистолет: дайте ему других соперников и сдайте по-новой, эти немножко мертвы и уж не смогут продолжать! Сами виноваты, знали, на что шли и чем рисковали.
Коннор неотрывно наблюдал за черноволосой рассказчицей, словно снова ступившей на арену цирка. Теперь она уж точно не врала: такие воодушевленные повествования чертовски трудно подделать, будь ты хоть трижды аферисткой. Стреляного воробья на мякине не проведешь. Тот даже тоскливо улыбнулся краем рта, потому как было нечто по-настоящему живое в этом  наигранно-праздном трагизме грандиозного представления для одного-единственного зрителя, тронувшее бы любого, даже прожженного уголовника. Экспрессии Эмилии не занимать, это по-своему завораживало хищного старого лиса. Не последнюю роль играло и то, что проникнуться чужим прошлым куда легче, когда его ноги растут оттуда же, откуда и у твоего: из нищеты, ненужности и отчаянных попыток добыть еще одну корку хлеба, чтобы не протянуть этих самых ног до следующей.
Он годился ей в отцы, был человеком другого поколения: хладнокровным, до мозга костей принципиально-старомодным во взглядах на грешной мир. Может, потому и прожил так долго? Как знать. Он хлебнул горя и испытаний с лихвой: хватило бы еще на двоих, а то и троих. Можно прославиться, сложив поистине трагичный роман, над которым слезами умывалась бы вся женская половина высшего сословия Лондона, а мужчины приложились бы к бутылке бренди, не дожидаясь вечера. Да только сколько там, на ночной улице, таких как он, таких же как Эмилия? Сам он никогда не убивался по своим лишениям сверх меры. Упал - встань и иди, не то затопчут. И все же, с Эмилией, несмотря на очевидную разницу в возрасте и манерах поведения, они говорили на одном языке. Было в этой женщине что-то такое, что трудно поддается объяснению, не только дар ясновидения - реальный он или выдумка. Даже как-то прерывать ее не хотелось, но все-таки пришлось, когда женщина стала припоминать отточенные цирковые трюки опасно близко к краю подоконника:
- Бога ради, осторожнее, - предостерег Коннор, сделав один шаг ближе, чтобы в случае чего удержать чердачную акробатку, - Не вывалитесь. Будет обидно, ходя прежде по канату под овации, свернуть шею в эдакой дыре без достойных зрителей.
Впрочем, обошлось, и нехитрый рассказ продолжился. Уильямсу лишь оставалось понимающе кивнуть, когда повествование дошло до женщин, губящих мужчин. С этим трудно поспорить, особенно когда за плечами есть такой опыт. Вор корил себя за разные ошибки молодости, но не за эту. Пускай, Сюзанна однажды чуть не довела его до виселицы и угодила в петлю вместо него, он не смел осквернять ее память порицаниями. Он любил ее, и среди полувека грязи, фальши и потерь то было одно из немногих светлых чувств, которых не пожалела ему скупая на козыри крупье-судьба. Он вновь бы оступился, повторив ту же ошибку, лишь бы вернуть ее назад, но тех, кто выбыл из игры банкротом, не усадить по-новой за стол. Да и какой в том смысл? Нас всех в итоге обыграют и громко перед носом хлопнут дверью казино. Казино, которое всегда в выигрыше.
Старинный манускрипт? Ну что ж, чего греха таить, пожалуй, он и в правду стар, а потому не смел обидеться. Вдохнул поглубже, чуть потупив взор, вновь устремляя его в газету, чтобы не дать Эмилии смотреть себе в глаза. Нет, она ошиблась, да и он тоже был неправ, зазнался. Какой там манускрипт, какой трагичный роман? Увольте. Так, пожелтевшая бумажная книжонка на растопку - и этой чести слишком много. Бульварное чтиво за медяк, бред графомана, что не дружит с головой.
Набрав воздуха в грудь, и, подобрав слова, Коннор заговорил, скрывая правду за вымыслами вежливости и нежеланием делиться всем и сразу:
- Не выгнал я Вас потому, что час уже поздний, и неприлично это, покуда гость изволит оставаться. Пусть остается, сколько пожелает, меня не часто радуют визитами, тем более гости столь незаурядные. - Не подавая виду, мужчина изо всех сил старался уцепиться хоть за что-нибудь в газете, но глаза сами так и норовили повернуться в сторону по-прежнему загадочной собеседницы, и без того находившейся в поле зрения. - А история моя простая, хоть и длинная. Потому не стану навевать на Вас тоску до самого утра, а поведаю вкратце. Жизнь редко держала меня на одном месте, хоть я и родился здесь, в Лондоне. Рано осиротел, голод и юношеская горячность едва не довели меня до виселицы. Пришлось податься в китобои - выбор невелик. Потом кривая довела до Штатов, но вскоре там началась гражданская война. О ней писали в газетах Лондона, но вряд ли вы еще в те времена были обучены чтению, да и что писакам было о ней знать? Словами на бумаге в штыковую не пойдешь. Много там было всякого, но не женская это тема, ни к чему Вас стращать рассказами о ней. Достаточно знать, что я оказался на проигравшей стороне. Когда смолчали ружья, свое пришлось поменять на лопату и кирку. Строил железную дорогу, которая теперь связывает одну сторону континента за Атлантикой с другой, потом поддался золотой лихорадке и уехал на крайний север пытать счастья старателем. Как видите, старался не исправно, и места, где в землю зарыты миллионы - приди, возьми - я так и не нашел, и...
И что? Тут вор осекся. Он не смел сказать, как увидел нечто, сведшее с ума, напрочь лишившее рассудка и сна, заставившее бояться теней и темноты, но марать притом бумагу, словно в лихорадке. Как его коснулось древнее, потаенное зло, столь омерзительное, что куда страшнее говорить, чем молча шагнуть в раскрытое окно. Чешуйчатые руки, жабры, плавники, горящие зеленые глаза и обелиск. Почему? Почему именно он? Почему, если все то было взаправду - в чем вор и по сей день не был уверен до конца - он не умер от разрыва сердца? Отчего его не убили ни морфий, ни попытка выброситься на мостовую в тщетном желании забыть хоть каким-то из легкодоступных способов? Зачем ему все те рисунки в записной книжке, будь они трижды прокляты?!
- Она знает...
Молчи! Заткнись! Закройся, тварь, кем бы ты ни была! Ничего она не знает, и знать не может!
- И вот я здесь. Зачем - не знаю. - Закончил Коннор свой рассказ, так ничего толком и не поведав.
Ни крови, ни грязи, ни необъяснимого. Так и остался он в чужих глазах всего лишь старым лисом Коннором. Что ж, пусть так. Он сам в себе мог разобраться с трудом, чтобы это было дано хоть кому-то еще со стороны. Придет время - если оно действительно придет - и он расскажет больше: про проститутку-мать и потрясшую своей дерзостью весь Лондон кражу, про Сюзанну и казнь, про пиратство и смертельную лотерею на выбывание, про голод плена и расстрел, про дикий запад неприкаянного ублюдка и охотника за головами. Про исполина-рыболюда, заставившего человека такой колоссальной выдержки стать слабовольным наркоманом и самоубийцей - и то неудачливым - и про художества, достойные кисти разве что скорбного умом.
Впрочем, довольно. Коннор привлек внимание собеседницы, пальцем указывая на объявление в газете, приглашающее любого желающего богача посетить ежегодный аукцион.
- Готов поспорить, - заговорщически произнес он, не замечая, как, обговаривая суть дела, невольно переходит к тому, что для женщины комплимент, а для аферистки - хлеб насущный, - Что в высшем свете Вы держитесь, что надо: Я не слепой, Вы и без дорого платья прекрасны, как светская дама, и с манерами у вас никак не хуже оной. Не желаете подыграть старому лису? Аукцион - не улица, там и на двоих хватит сполна. Не скрою, это опасно. Быть может, опаснее, чем все, что Вам доводилось делать прежде. Но нужно только все тщательно спланировать, и тогда добраться до хранилища не составит труда.
Стоит ли говорить потенциальной подельнице, что истинную ценность для вора теперь представляли не одно лишь золото и антиквариат, а оккультные побрякушки с закрытой части аукциона? Как знать, быть может, в этот раз ему повезет по-настоящему, и с помощью одной из таких штук с торгов, что окажется подлинной реликвией, а не подделкой, он выйдет на кого-то знающего, кто сможет пролить свет на его мистические злоключения. Кого-то, кто поможет отличить тем самым явь - какой бы жуткой она ни оказалась - от галлюцинаций, разгадать природу пугающих рисунков и причину встречи - коль она действительно имела место быть - с древним глубинным божеством. Словом, тому, кто хотел любой ценой найти ответы на свои бесчисленные вопросы, пристало идти на серьезный риск и использовать любую, даже самую призрачную возможность разгадать непостижимую тайну за семью печатями. А если он ошибся, то щедрая пожива хоть немного скрасит разочарование.

Отредактировано Connor Williams (18 июля, 2017г. 22:41:12)

- Доверять? - Косясь на собеседницу, лукаво приподнял бровь Коннор. - Я ничего не говорил о доверии. Воры редко доживают до моих лет, как думаете, стоял бы я сейчас здесь, если бы кому-то доверял?
Резко, сурово, прямолинейно и не слишком-то дружелюбно. Зато честно, сколь бы абсурдно не звучало из уст вора. Поразительно, но жизнь в лишениях взращивает на редкость простых людей, не склонных кривить душой. Эмилия не похожа на законника, даже замаскированного, чтобы ей врать. Будь это подстава, старый лис сразу учуял бы ее по запаху лжи и фальши - сладковатому и резкому, сродни запаху разложения. Но что она задумала? Уильямс следил за женщиной неотрывно, пробуя уловить в воздухе те самые нотки. Тем не менее, пахло лишь сыростью чердака и гаммой ароматов приморских трущоб.
- Я бы поверил в такое заявление, - Усмехнулся вор, - Да вот только живу на свете давно. Вашему "фавориту" Вы настолько дороги, что он отправляет Вас на заклание в самый опасный район города, прямиком к матерому преступнику без какой бы то ни было поддержки. Слышите? Улица молчит, не считая моряцких песен и стуков сухого дока, латающего суда. Появись здесь полиция, все бы стояли на ушах, но синих мундиров здесь не видели уже давно и увидят нескоро. Да и что с того? Полиция ценит показания, только вот в нашей ситуации они - пустой звук: мое слово против Вашего. Что же касается тех, кто живет на этих улицах, то они не взяли бы денег от того, кто, по их мнению, наживается на их несчастье. Никто бы здесь Вас не прикрыл по его просьбе, потому как проще эдакому благодетелю сунуть нож под ребро, утащить из дома все, что не прибито, и дело с концом - покуда тело в Темзе не всплыло. Потому вывод напрашивается сам собой: Вы здесь по собственному желанию, а воля художника не возымела здесь никакой силы.
С такими суждениями в пору пробовать себя на поприще частного сыщика, да вот только лис - не крыса. Хищник, а не падальщик. На ту сторону баррикад его перетянут только ногами вперед, набросив петлю на шею. Пускай сначала заарканят.
Они оба молчали. В воцарившейся тишине было слышно только сердцебиение порта за раскрытым настежь чердачным окном. Похоже, доводы Коннора действовали на Эмилию. Как иначе объяснить то, что она приблизилась к нему? Пристальный взгляд молчавшего вора, неосознанно сжавшего руки в кулаки, красноречиво говорил о том, что женские уловки на него не действовали. Даже когда аферистка ловко вторглась в его личное пространство, он остался стоять невозмутимым каменным истуканом с таким же выражением на потрепанном жизнью лице, не выказывавшим никакого интереса или раздражения. Стоило отдать потенциальной подельнице должное: она знала, что делала. Цвету Лондона такая игра придется по нраву, а этот нежданный бархатистый смех - как раз то, что им нужно.
- Повод для веселья появится, когда с аукциона пропадет что-нибудь ценное, а они, - Вор кивнул в сторону раскрытой газеты, не сводя глаз с пышных черных волос, - Не будут знать, кто за этим стоит. Вот тогда можно веселиться и травить байки. Чего уж там, по такому поводу даже я припомню что-нибудь интересное.
Общий план ограбления у него был, оставалось утрясти детали. Помимо дорогой одежды им понадобятся приглашения на двоих. Купить за двести фунтов каждое - потратить целое состояние, столь быстро так много не раздобыть, да и с такими деньгами на руках нет никакого смысла идти на аукцион. Эмилия может и догадаться, что основная цель вора - не дорогой антиквариат, а ей ни к чему об этом знать. Можно, конечно, украсть приглашения, но они именные, выдать себя за настоящих гостей не выйдет - вдруг кто-нибудь узнает, или явятся доказывать свое право настоящие приглашенные? Нет, должен быть другой выход. Например, попросить подделать приглашения умелого мастырщика. Пускай, воров не будет в списке, но ведь приглашения уже есть, не взяться же им из воздуха, в конце концов? Произошла досадная ошибка, и пару забыли внести в список. Какой именитый аукционный дом захочет поднять бурю в прессе и навлечь на себя косые взгляды аристократии, не пустив "законных" гостей поучаствовать в торгах? Знать живет слухами и интригами, а потому сама раздует из мухи слона, доведись лишь подходящая оказия. Что ж, допустим, они внутри. Нужно заранее знать, сколько будет охранников, где именно в подвале (как это обычно бывает в таких заведениях) находится хранилище, располагать заранее заготовленными путями отхода... И это не говоря уже о ключах от самого главного замка, скрывающего все ценное, которое нужно урвать до того, как начнется закрытая часть ежегодного мероприятия. Им понадобятся слепки. Стоит также проверить, как близко подходят городские каналы к зданию, и если повезет, то короткий путь для побега найдется прямо в подвале. Однако сперва самое главное - приглашения. Без них ничего не выйдет, нужно навести справки о тех, кто подделывает ценные бумаги.
- Сначала наведаемся в одно питейное заведение неподалеку. - Заговорщическим полушепотом произнес Коннор, чтобы никто не услышал даже в таком богом забытом месте. - "Пропащая гончая", слыхали о таком? Уголовники всех мастей: контрабандисты, бандиты, сутенеры, жулики и шулеры - лучшие люди, одним словом. Своего рода нейтральная территория, единственное место, где они не могут вцепиться друг другу в глотку, чем активно пользуются и сами, и хозяин заведения - местный авторитет. Он-то нам и нужен. Бьюсь об заклад, он знает того, кто сможет нарисовать нам приглашения сродни настоящим.
Вор задумался. Это было не все, что он хотел бы узнать от предводителя шайки. Также вору понадобится хоть сколь-нибудь, насколько это возможно, честный оккультист, который, доведись крупному делу выгореть, не обманет и поможет разобраться в предназначениях реликвий. Искать его, когда добыча уже на руках, а полиция по горячим следам разыскивает пропажу по всему городу, будет поздно. Второпях велик риск нарваться на стукача, а вот когда люди одним миром мазаны - вероятность угодить в засаду куда меньше, хоть и не нулевая. Словом, нужен кто-то, кто поможет отделить зерна от плевел, но и об этом Эмилии знать тоже преждевременно. К чему тревожить ее этим попусту?
- Знаю, час уже поздний, - Продолжил Коннор. - Но "Гончая" только просыпается. Не желаете составить мне компанию? В другой ситуации я бы ни за что этого не предложил. Нечего там делать приличной даме, однако, не почтите за желание поддеть - коли ставил бы это своей целью, давно бы уже сделал, потому как кривить душой не силен - но Вы сами поведали о превратностях своей судьбы, а значит, подобные места Вас не пугают. Впрочем, если откажетесь, настаивать не стану: пропущу стаканчик-другой в одиночестве и на боковую.
Вот он, шанс узнать, чего стоит заслуженный авторитет старого лиса в кругу таких же уголовников, и на что годится его новоиспеченная подельница. Если не струхнет в "Гончей", значит, светский прием аферистке точно по зубам, и в ответственный момент она не поддастся панике, а коли поддастся и подведет Уильямса - улицы ей того не простят. Для аферистки нет ничего страшнее.

Отредактировано Connor Williams (19 июля, 2017г. 21:22:20)

- Что ж, воля Ваша. - Махнул рукой Коннор, провожая Эмилию взглядом, когда та вылезала в окно. - Сиделкам нынче принято платить, а я на добровольных началах за Вами не побегу, не обессудьте. Ваше счастье, что дождя не было, и черепица сухая. Не сверните себе шею, мисс. А я пойду по улице, увидимся на месте.
Что там с джентльменством? Ах да, между джентльменом и мальчиком на побегушках есть четкая грань. Вор предпочитал ее не пересекать: так и ударить в грязь лицом недолго - и образно, и буквально.
Тем не менее, в "Гончую", где двое условились встретиться, он явился вскоре. Уже на подходе к покосившейся постройке гудевшей таверны, сколоченной из досок, каменных блоков, кирпича и неведомо чего еще, знал, что лучше не ждать ничего хорошего - разочарование удастся проще вынести. Какое-то время Коннор здесь вовсе не показывался, а потому сейчас вероятен любой исход. Привычка заставляла надеяться на худшее.
Тяжелая входная дверь со скрипом отворилась, заставляя местный контингент, словно по чьему-то приказу, оторваться от пития, карт и девиц, дабы поднять пристальные взгляды на посетителя. Вот оно: уличное отребье, замершее за столиками в тотчас повисшей тишине, смотревшее на вора недобро, но побаивавшееся решаться на большее. Вот они, хваленые герои - одиночки и члены банд - и нет среди них ни одного ровесника старого лиса, потому как матерым вся эта грошовая юношеская бравада ни к чему. Вытаращились, пришипились, потому как смелые только толпой в темной подворотне за сапоги зарезать: большие крысы и мелкие крысеныши на побегушках, опасливо копошащиеся в остатках падали, когда настоящий хищник насытится еще живым мясом и уйдет.
По манере речи опередившей Коннора Эмилии, тому стало быстро понятно, что дама водила дружбу с одним из местных, с которым уже беседовала в довольно неформальной манере, когда вор еще только вошел. Знакомым воровки оказался крупный тип грозного вида из разряда тех, кому лучше не переходить дорогу без веской на то причины, впрочем, вор едва ли боялся - чем больше шкаф, тем громче падает, а груда мышц так и вовсе плохо спасает от пуль, зато облегчает прицеливание. Коннор решил держать ухо востро и приглядывать за типом: ни к чему старому лису лишние люди, посвященные в его план. Затем вор принялся искать взглядом свободное место, но сие представлялось той еще задачкой в виду аншлага в театре порока и беззакония. Что еще хуже, стол в дальнем от входа углу, где он привык сидеть, облюбовала троица каких-то молодых стервятников. Какие уж там принципы, если они расселись, позабыв, или не зная, что место вдалеке отводится самым опытным и старшим? Вор, минуя Эмилию и ее знакомого, спокойно подошел к дальнему столику, чем вызвал явное неудовольствие, написанное на лицах троицы.
- Встали и пошли прочь, молодежь. Дважды повторять не стану. - Холодно произнес вор, вставая ближе к одному из уличных грабителей, крутивших папиросы из разложенной перед собой на газете горсти табака. - Не доросли еще здесь сидеть. И стул для дамы принесите.
- А то что, старикан? - Медленно поднялся тот с табурета, отчего остальные посетители "Гончей" стали неотрывно ждать развития событий, позабыв про выпивку, карты и девок. - Что будет, если не уйду?
- Рискни и узнаешь. - Не отступал вор.
Это была игра на выдержку. Казалось, они так и будут стоять, вперившись друг в друга, если бы в какой-то момент терпение одного из них не иссякло, достигая точки кипения. Сорвался раньше времени - проиграл.
Бандит, резко хватая полупустую кружку разбавленного эля со стола, занес ее для удара по голове Коннору. Тот среагировал, моментально отшатываясь, левой рукой перехватывая запястье противника. Резко рванув его на себя, отчего остатки выпивки в кружке расплескались на деревянный пол, сжатой в кулак правой ударил неприятеля в живот, заставляя согнуться пополам. Злосчастная посудина со звоном упала, победа уже была за Коннором, но коли вор решил преподать урок и наглядно продемонстрировать всем, что бывает с непослушными детьми, то требовался последний штрих. Пользуясь тем, что грабитель выбился из равновесия, Уильямс тотчас схватил его за воротник и впечатал лицом в ближайшую деревянную опору, поддерживавшую свод второго этажа. За звуком глухого удара последовал сдавленный стон боли.
- Да я... тебя... - Поднимаясь с пола, зажав разбитый нос, выходил из себя юнец, да было уже поздно.
- Ты что-то сказал? - Сложил руки на груди вор, усаживаясь на освободившийся табурет. - Я, кажется, попросил стул для дамы. И приберись здесь, щенок, коли нагадил.
Двое дружков, быстро встав из-за стола, принялись под приглушенное улюлюканье многочисленных зрителей поднимать поверженного товарища с пола. Когда один из них под шумок отвел друга с разбитым носом в сторону, другой поставил рядом со столом стул, выглядевший куда более удобным по сравнению с грубо сколоченными табуретками, на которых сидели все - в том числе и сам Коннор. После этого подельник неудачливого драчуна вознамерился забрать позабытый на столе табак, осторожно потянув руку.
- Табак оставь. - Категорически запретил вор прикасаться к своей добыче и на виду у остальных оторвал от лежавшей рядом свежей газеты кусок страницы с новостями. - Видал, что пишут? Подорожало. Будет вам уроком. И позови Моргана, скажешь, лис по важному делу пришел.
Так и осталась троица ни с чем, обменяв горсть табаку на сломанный нос и унижения, а одному из них вовсе пришлось пойти наверх в поисках хозяина этого чудесного заведения. Но прежде появилась Эмилия, усаживаясь напротив Коннора на специально заготовленный для нее стул.
Так что же там с джентльменством?
- Не то слово. - Отвечал вор собеседнице, в то время как его пальцы ловко сворачивали душистый табак в обрывки газет, и постепенно на деревянном столе, одна за другой в ряду, появлялись самодельные папиросы, скрученные умелой рукой. - Пропади оно пропадом. Одному Богу известно, почему оно все еще стоит, когда минувшей весной в паводки чуть по самый чердак под воду не ушло. Я Вам так скажу: всем бы от того стало только лучше. Да только вот крысы имеют привычку спасаться бегством с тонущего судна.
И многозначительно осмотрелся по сторонам, глядя на то, как все посетители и дамы легкого поведения вернулись к насущным делам.
- Всегда считал, что курить - дело не женское, но Вы угощайтесь, коли с табаком дружите. - Кивнул Коннор на ряд папирос, не отрываясь от заготовки впрок и, будучи занятым делом, не выказал и тени подозрения на невозмутимом лице. - Скажите, а кто тот субъект, с которым Вы столь непринужденно беседовали? Друг ваш?
Некто из троицы наглецов покорно принялся вытирать разлитый аккурат у самых у ног Эмилии эль, изо всех сил стараясь не задеть и не побеспокоить даму, а заодно и не навлечь на себя недовольство старого лиса, демонстративно не обращавшего на мышиную возню никакого внимания: так и должно быть. Кровь из разбитого носа уборщика то и дело капала на пол, отчего елозить тряпкой ему приходилось с двойным рвением.

Отредактировано Connor Williams (23 июля, 2017г. 16:59:11)

- Смею заверить, - вмешался вор, с шелестом газеты сворачивая очередную папиросу, - Только благодаря моей приветливости меня еще на подходах к этому чудесному заведению не вышвырнули в Темзу с парой лишних дыр в животе. Оглядитесь по сторонам, мисс. Крысеныши только и ждут удобного момента, когда кто-нибудь из старичков даст слабину. Здесь нельзя поддаваться. Отвернулся - нож в спину, и вот оно, вакантное место на чужой территории, да недолго ему таковым оставаться. Плевать они хотели на правила и принципы, а здесь держатся оных только оттого, что боятся среди себе подобных нарваться на кого-нибудь, у кого окажется нож поострее. Как думаете, сколько живут те, кто ждут ножа от своих - таких же беспринципных бандитов с соседнего переулка? Видите среди них хоть одного многим старше тридцати? Вот тот-то и оно, мисс, то-то и оно. Без правил даже головорезы ничем не лучше своры собак, а собаке - собачья смерть. Впрочем, иные псы и то лучше людей: верные, и пользы приносят больше. Говорю вам, как неудавшийся старатель с крайнего севера.
Вор перевел пристальный взгляд на собеседницу. Уж в чем, а в четвероногих друзьях человека Коннор толк знал, потому как зимой в заснеженной Канаде без заливающейся лаем упряжки никуда. В этом деле он собаку съел. Буквально, когда голод изводил в край, а ртутный термометр лопнул на лютом морозе.
Тут на столе появились две кружки эля, принесенные одной из местных работниц. Было у вора одно негласное правило: не позволять угощать себя незнакомцам, дабы не быть им ничем обязанным на пустом месте, а уж оставаться в долгу у этого Дункана Коннор не собирался. Мутный тип. На сегодня вору хватит одного знакомства с Эмилией, оного и без ее дружков было много за раз, а потому вор даже не притронулся к кружке, не отрываясь от заготовки табака впрок. Впрочем, куда больший интерес представляла даже не щедрость Дункана (интересно, насколько низменными побуждениями она вызвана?), а то, с какой легкостью Эмилия общалась с местными - взять хотя бы эту падшего вида официантку, удалившуюся прочь.
- Пташка? - Хмыкнул лис, легко приподняв бровь. - А Вы слишком хорошо знаете местных. Немудрено, что ходите сюда без страха.
Но тут нарисовался Морган, заставляя Уильямса пристально изучать грузного бородатого хозяина заведения. Лжец, лицемер и просто негодяй, каких еще поискать, но только он способен поддерживать хоть какое-то подобие порядка, хотя бы на таком маленьком пятачке доков как "Гончая". Само необходимое зло во плоти.
- Кончай придуриваться и лебезить, Морган. Еще минута и божиться начнешь, что на воскресную службу ходишь да сирым помогаешь? Смотри, своей же бородой не подавись. - Холодно бросил вор, хищно глядя снизу вверх в глаза явившегося мужчины, между делом зыркнув на Эмилию, - И Вы, мисс, меня не выгораживайте - мы не на допросе у законников.
Все трое замолчали, казалось, напряжение повисло в воздухе. Однако, Коннор еще не все сказал:
- Уж если тебе манеры не чужды, приятель, тогда бы преподал урок местным. Вижу, ты этого не сделал, пришлось инициативу взять в руки мне. Запомни: ученье - свет, а неученье - тьма. Вот они впотьмах и пожелали оставаться, о чем открыто заявили, норовя подраться, стоило мне только напомнить, что за этим самым столом кто попало не сидит. А я не люблю невеж поболее законников, даром что вор.
Коннор едва ли лукавил, считая, что нет и не может быть никакого оправдания невежеству, чем бы ты не зарабатывал на хлеб. Уильямс вот воровал с малых лет, но это не мешало ему читать книги и держаться в достойном обществе в рамках приличия. "Гончая", само собой, за достойное общество не считается: с волками жить - по волчьи выть, даже если ты старый лис.
- Не испытывай мое терпение и говори, зачем пожаловал. - Подошел крупный Морган еще ближе, отчего в воздухе повисло явное напряжение.
Признаться, сейчас Коннор сам едва удерживался от того, чтобы ударить собеседника, но все-таки пересилил себя. Причин на такую реакцию было множество - большинство тянулось из далекого прошлого и не было лишено веского повода. Эти двое вынужденно переносили друг друга вот уже тридцать лет. Нетрудно представить, сколь неприятное удивление посетило их обоих, когда по возвращении Уильямса в Лондон после чертовски долгого отсутствия обоим стало понятно, что старуха с косой не забрала ни того, ни другого, а, значит, воз и ныне там.
- Мы ищем умелого художника. - Коротко и негромко произнес лис, отрываясь от папирос.
- Уж не портретиста ли? - Саркастически усмехнулся бородач. - На кой дьявол тебе художник, Уильямс? Твоей физиономией людей и так пугать можно, никакого холста не надобно. Или то обаятельная Эмилия пожелала увековечить свой образ, чтобы наши потомки и через сотню лет восторгались? Кто бы такой шедевр не написал - я дам за него любую цену и повешу на самом почетном месте, у очага. Думаю, такая красота "Гончую" будет греть не хуже огня.
- Ну да, - Настал черед Коннора усмехаться. - Определишь даму поближе к грабителям, убийцам и насильникам, чтобы таращились на эдакое чудо. Какая большая честь!
- Все время забываю, что у тебя язык подвешен. - Морган не отступался. - Напомни мне, из какого ты цирка сбежал?
Вор украдкой взглянул на Эмилию, стоило только хозяину заведению заикнуться о цирке. Впрочем, Коннор не замолчал и на этом:
- Да нет, это ты рассмешил меня до слез, значит, из нас двоих цирковой опыт имеется у тебя. Ты, кажется, отчаянно намеревался поговорить о деле, чтоб я поскорее ушел.
- А ты так и не объяснил, зачем вам понадобился художник. Я так понимаю, что тебе нужен не простой уличный малевальщик углем, раз ты пришел сюда, да еще и не один.
- Верно понимаешь, мы ищем мастырщика, чтобы подделал кое-что.
- И что же?
- Нет, мой заклятый друг, так дела не делаются. - Медленно покачал головой вор в недовольной манере. - За кого ты меня держишь? Со старым лисом говоришь, а не с фраером, или забыл?
- И с чего мне вдруг тебе помогать? - Выжидая, уперся руками в стол бородатый Морган. - Одной Эмилии я бы наверняка не отказал, но вот тебе после всего, что было...
- Забыл, как я вижу. - Раздосадованно вздохнул Коннор, подперев голову кулаком. - Ну так давай я тебе тотчас напомню! Если бы не я, эту твою богадельню еще год назад легавые сожгли бы вместе с тобой и девками. Еще не вспомнил, кто нашел стукача среди завсегдатаев? Долги принято возвращать, Морган. Или ты ничем не лучше этих крысенышей, не признающих никаких правил? Пожалуй, мне стоит пустить слух на улице, что великий и ужасный Морган, волк старой закалки, так привыкший держаться правил, сам же их не соблюдает. Как думаешь, скоро дойдет эта весть до высшей лиги, и такие как мы с тобой решат, что "Гончей" лучше было уйти под воду весной? Что утонуло, то уж точно не сгорит.
Морган напрягся, глаза налились кровью, большие руки сжались в кулаки. Припертый к стенке заклятый друг ударил кулаком по столу и едва не сплюнул при даме, опомнившись в последний момент. И это все, что ему оставалось делать в безвыходной ситуации.
- Чтоб тебя! Простите, мисс. Ладно, будь по-твоему. Будет тебе мастырщик, и мы квиты. Только вот ничего в жизни даром не дается. Есть один парень - Флетчер. Дело свое знает, но из Лондона сбежал. Прячется.
- Где? - Понемногу терял терпение старый лис.
- Слыхал про Марш Бэй? Рыбацкая гавань на непроходимых болотах к северо-востоку, в нескольких часах пути на веслах. У рыбаков на рынке спросишь, тебе почти любой скажет, где это.
- Допустим. - Задумался вор. - И где его искать в этой рыбацкой гавани?
- Я что, похож на полицейскую ищейку? - Усмехнулся Морган себе в бороду. - Знаю только, что прячется где-то на болотах. Если мастырщик тебе нужен - сам его найдешь.
- Просто замечательно: всегда мечтал о летнем променаде по непроходимым топям. - Сменилось выражение лица вора на тоскливое.
- Это еще не все, готовься, что местные тебе помогать не станут. - Понизил голос бородач, чтобы наверняка не услышал кто-то кроме Коннора и Эмилии. - Чужаков там не жалуют, да и вообще вокруг Марш Бэй много всяких слухов ходит. Дурная слава у этого места, рыбаки с других островов стороной его обходят и добрым словом не поминают. Ну, об этом они тебе сами расскажут больше, я в байки пугливых мужиков не верю. Говорят, туман там какой-то дурной, люди из него редко возвращаются. Оно и не мудрено: какой дурак пойдет в туман на болота?
- Мы возьмем патронов про запас, на всякий случай... - Размышлял вор теперь уже вслух.
- Стой! - Возмутился Морган. - Чего это вдруг, ты и Эмилию с собой взять удумал? Ладно ты, старый болван, но даму хоть пожалей!
- А это уже только ей решать, а не нам. - Верно подметил вор, вспоминая про недоделанные папиросы. - Надо про запас и табаку в дорогу накрутить...
Грузный бородач тем временем наклонился поближе к черноволосой гостье своего заведения:
- Не стоит туда ходить, опасно это. Вор если смерти ищет - пускай один идет. Справится - вернется, нет - значит и дело того не стоило. Нечего там даме делать.
Вор погрузился в раздумия. Ну да, пожалуй, в таком месте действительно нечего делать женщине, да и вообще здравомыслящему человеку. Пожалуй, единственной здравой была мысль про патроны. А вот кто в своем уме станет искать кого-то на непроходимых болотах? Никто, именно поэтому они и были отличным местом, чтобы спрятаться от чужих глаз. В это вор мог поверить, но не в то, что рыбаки - народ суеверный сверх всякой меры - были правы в своих заявлениях насчет Марш Бэй. Какая с годами приходящая в запустение рыбацкая гавань в топях не выглядит жутковато, в какой из них будут ждать с распростертыми объятиями чужаков - возмутителей спокойствия и нарушителей порядков, заведенных столетия назад? В конце концов, какой из рыбаков не относится предвзято к островам конкурентов, продающих улов на рыбном рынке Лондона?
- А ты, Уильямс, - Обратился Морган к вору, - Если найдешь Флетчера, скажи ему, что пришел от меня, и что в Лондоне безопасно, и ему можно возвращаться.
- Ты же сам сказал, мы квиты. - Решительно возразил вор. - Я похож на посыльного? Если мастырщик тебе нужен - сам его найдешь.
- Дела с тобой просто так он иметь не будет, а вот скажешь, что от меня, и передашь весточку - подумает.
- Пусть так, но в таком случае квиты мы не будем. - Кивнул вор, поднимаясь из-за стола. - Что ж, мне пора. Дела ждут, а до утра не так уж много времени - скоро прибудут рыбаки с уловом. Мисс, вы идете или остаетесь?

Это у простых людей, что посеешь, то и пожнешь, а у воров: что накрутишь, то и покуришь. Ожидая подельницу на улице, у самого входа в душную "Гончую", Коннор решил наконец-то попробовать добытого у молодежи табака, доставая одну из свежих папирос из портсигара. Ничего особенного, но курится и дымит куда лучше той соломы в окопах под Геттисбергом - и на том спасибо. Конечно, уходя, мужчина краем глаза видел, что у Эмилии возникли какие-то разногласия с ее старым знакомым Дунканом, может даже почище, чем у лиса с Морганом (хотя верилось в такое с трудом), но, пока не запахло жареным, вор решил не вмешиваться. Он хоть и джентльмен, но не сиделка, о чем уже успел открыто заявить даме.
Когда же та вышла из сомнительного заведения, не утруждая себя смотреть по сторонам, и наткнулась плечом на Коннора, он от неожиданности выронил недокуренную папиросу прямо в лужу.
- Да уж, пойдемте, час поздний. Вы, как я погляжу, уже вовсе засыпаете. Ведите. - Вздохнул Коннор, глядя на то, как размокшую папиросу понесло течение лужи дальше вниз по узкой улочке. - Похоже, мне действительно стоило наведаться сюда одному. Эти Ваши "друзья" не крысы, но и не волки. Никогда не знаешь, чего от них ждать.
Провожая Эмилию, смело рассуждал о насущном лис, державшийся особняком, потому как инстинкту стаи уже давно не поддавался. Думающих своей головой не любят, ими трудно манипулировать, они не поддаются внушению. Именно потому ни мелюзга, ни высшая лига не питали к Коннору особой любви, зато по-своему уважали, считаясь с его приверженностью правилам кодекса, с богатым жизненным и воровским опытом. Можно сказать, терпели его так же, как и Морган, только в том было куда меньше личного. Они, в отличие от бородача, отдавали в себе отчет в том, что без таких как Уильямс доки рано или поздно погрузятся в хаос и превратятся в псарню.
- Что до художника, - Заговорил вор на актуальную тему, убедившись, что на улицах, где даже у стен есть уши, их никто не подслушивает, - То отправляться нужно не медля. Если Вы все еще согласны составить мне компанию к, пардон, черту на рога, то милости прошу. Утром прибудут рыбаки с уловом, у них я узнаю, кто вечером на обратном пути сможет взять нас в попутчики на острова. Сдается мне, желающих окажется немного, но попробовать стоит. Лучше заранее придумать какую-нибудь убедительную легенду на случай, если рыбаки будут совать нос не в свое дело. А они будут, поверьте, все люди моря такие - от мала до велика.
Вор неожиданно обернулся. На пустой тесной улице, едва освещенной тусклыми газовыми фонарями, не было больше никого, кроме лиса и черноволосой женщины. Он мог поклясться, что слышал чьи-то шаги по грязной брусчатке, и что любознательный тип был не один. Их было много, чертовски много, и они скрылись где-то в соседнем переулке. Так много, что это походило больше не на облаву на припозднившихся ночных гуляк, а на спланированный рейд.
- Стойте здесь. - Распорядился вор, ничего не объясняя удивленной женщине.
Неужели она не слышала? Там, в соседнем переулке, за угол которого вор осторожно заглянул, держа ладонь на рукояти ножа под жилеткой.
- Смии-и-ирно! Напра-во! Шагом марш! - Доносилось приглушенное ночным ветром с моря эхо.
Шаги множества ног, отбивающие ритм марша в унисон. Свисток командира. Из внутреннего двора между несколькими домами сначала слышались лишь эти звуки, но потом, стоило вору вглядеться во мрак, он увидел трудно различимых очертания медных полицейских шлемов, венчавших мужские силуэты. Что это? Полиция не совалась в доки уже многие годы. Рейд! Атанда, легавые! Почему вдруг улицы молчали, а не били в набат!? Неужели комендантский час? Что за времена?! Вор, отойдя за угол, завертел головой по сторонам, стараясь не паниковать, слыша, как шаги неумолимо звучат все ближе. Нет, одному ему ни за что не справиться со всеми, а в тюрьму он не спешит. Законники здесь не станут разбираться, кто ты такой, и быстро упекут за решетку.
- Пойдемте скорее. - Поторопил Коннор недоумевавшую спутницу, хватая ту за запястье, ведя за собой казавшимися безопасными переулками.
Он нисколько не сомневался в реальности того, что видел и слышал, только в какой-то момент, когда Уильямс в компании Эмилии проходил сквозь очередную низкую арку между тесными домами, боковым зрением он приметил, как его тень падает не в ту же сторону, что и женская, хотя оба путника проходили в одной стороне от уличного фонаря. Стоило мужчине обернуться, как все тотчас встало на свои места, а до ушей ушей донеслась канонада давней перестрелки, развернувшейся на соседней улице, но громыхавшей столь абсурдно тихо, что ночная мышиная возня под половицей показалась бы корабельным гудком на старом кладбище.
- Слышите что-нибудь? - Поинтересовался вор у спутницы, но та, конечно же, ничего не слышала.
И вот тогда вору стало действительно не по себе. Он бы понял свое разыгравшееся воображение, когда бы пропустил в "Гончей" стаканчик-другой, но сегодня Уильямс так и не притронулся к выпивке, а в табаке, из которого Коннор скрутил едва ли выкуренную папиросу, не отдавало никакими посторонними примесями дурманов. Снова это странное ощущение чего-то необъяснимого, посетившее мужчину в первую встречу с Эмилией, а затем и во вторую. Чтобы прервать неловкую паузу, ему пришлось на ходу заговорить первым, с большим трудом надевая маску привычного убедительного спокойствия, благо, звук собственного голоса хоть немного помогал:
- Остается еще одна проблема. Даже если мы найдем Флетчера, мы не знаем, что нам конкретно нужно - мы в глаза не видели приглашений для участников аукциона. Днем я наведаюсь в кассу аукционного дома с карандашом и бумагой и постараюсь это исправить, не вызывая подозрения. Вечером дотемна, подготовившись, встретимся у меня.
Вор надеялся, что сможет хорошенько присмотреться к приглашениям в кассе, покуда кассира нет, а потом, уповая на развитую память, способную по-воровски подмечать мелкие детали, и свой довольно поздно пробудившийся необъяснимый талант к рисованию, сможет на бумаге схематично (но как можно более подробно) восстановить причудливые орнаменты и узоры двухсотфунтовой бумажки. Если понадобится, он взглянет на нее дважды или трижды, чтобы зарисовать, но остальное - работа для настоящего художника, профессионала своего дела. Мастырщик тем и ценен, что наверняка и с меньшими деталями сделал не одну подобную копию, а то и чего посложнее какого-то замысловатого пропуска. В конце концов, это не вексели или банковские чеки.
Из задумчивости шедшего со спутницей подворотнями вора вырвала троица, неожиданно возникшая из темноты, преградив ночным гулякам путь. Нет, это отребье определенно были настоящим. Выглядели в собственной недружелюбности они донельзя правдоподобно и помято: у предводителя мелкой шайки под расквашенным носом даже запеклась еще свежая кровь.
- Что, старикан, думал уйдешь далеко? - Подступая вместе с подельниками, процедил желавший поквитаться за нанесенное оскорбление молодой предводитель шайки, хватаясь за нож, и поигрывая им в тусклом свете фонаря.
- Бегите! - Бросив взгляд на Эмилию, проговорил вор, а потом вперился в приближавшуюся шпану, жалея лишь о том, что позабыл дома пистолет, что дал бы возможность незамедлительно сократить поголовье мелкого рогатого скота, не признававшего никаких правил. - Убери игрушку, малец, не то поранишься. Мало тебе разбитого носа?
- Недолго тебе шутки шутить осталось, старикан. - Сплюнул дерзкий юнец на брусчатку, что послужило своего сигналом двум подельникам моментально вооружиться кастетами. - Ловите бабу, повеселимся, а шилом бритого в расход!
Тотчас все трое, скалясь, словно с цепи сорвались, стремительно сокращая драгоценные ярды до лиса и Эмилии. Тот приготовился к неминуемой драке, выхватывая из-под жилетки нож и кастет. Так что там насчет того, что без таких как Уильямс доки пропадут?

Отредактировано Connor Williams (25 июля, 2017г. 21:07:27)