Надо сказать, Барнетт давно вышел из того возраста, когда старшие люди семьи кажутся святыми. Но ему понадобилось много времени, чтобы успокоиться на этот раз.
Он не упал в кресло обратно, оставшись стоять на ногах, но и за графином (уже другим, для конспирации) не потянулся. Ругаться на эту тему вслух казалось ему таким же грехом, как сама тема.
Его одновременно разрывало гневом к Ловеллу (не к Изабель – в каком бы уме она ни заключила контракт, главным грешником все равно был он, демон), и пониманием того, что на ситуацию надо было смотреть с другой стороны. Так, например, нельзя было ругать студентов потому, что они читают книги, даже запрещенные. Ведь книги – источник знаний. Так можно ли было с презрением смотреть на способ брать “силы” из источника в случае с… чем бы ни называлось то, что было у Ловелла с Изабель.
По ощущениям Барнетта прошли вечность и мгновение одновременно, прежде чем он сумел немного успокоиться. И когда он снова нашел в себе силы говорить, успокоив дыхание хотя бы вполовину, он прищурился и сделал осторожный шаг вперед, к Ловеллу.
– Так что же это выходит, демон? Помнится, ты говорил, что хочешь для меня тех же условий, я правильно понял?