Brimstone |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Brimstone » Недоигранные эпизоды » Нимфы и сатиры
Audrey McQueen, Alexander Santar
13 июля 1886, небольшое уединённое имение возле Вейбриджа
Откуда чудный шум, неистовые клики?
Кого, куда зовут и бубны и тимпан?
Что значат радостные лики
И песни поселян?Некий молодой господин собирает близких друзей на тайную вечеринку в античном стиле. Старое поместье, роскошные сады, вино и загадка - что ещё нужно для приятного времяпрепровождения на открытом воздухе?
Отредактировано Audrey McQueen (17 января, 2019г. 23:52:37)
Такая одиозная личность как Одри МакКуин просто не могла пропустить летние увеселения у графа K. И не пропускала ни одного вот уже... ох, года три? Пожалуй, мы начали не с того. Пожалуй, следует рассказать о сути мероприятия. Некий граф, молодой, вступивший в права наследования родовым имуществом не так чтобы очень давно, отчаянно скучал в рамках высшего общества и время от времени устраивал молодёжные гулянья, обыкновенно костюмированные. Прошлой зимой гостям предлагалось одеться в индийском стиле, и многие светские барышни всерьёз задумались над своими объёмами, втискивая надушенные телеса в шаровары и бесконечные сари. Ах да! Получить приглашение на вечеринку — это как выиграть в лотерею и стать участником изысканной шпионской игры одновременно. Господин K. кого попало не зовёт, а если зовёт, то очень изощрённо — в прошлый раз его поверенный передавал через третьи руки платочки с вышитыми лотосами, которые надлежало использовать в наряде, дабы быть допущенным к торжеству.
В этот раз леди МакКуин получила короткую записку с адресом, содержащую так же предложение занять место в пантеоне (ох уж эти загадки) и лавровый венок. Многого ума не требовалось дабы догадаться, что вечером 13 июля предстоит бегать по предместьям Вэйбриджа, увешавшись браслетами и завернувшись в простыни. Граф изволит играть в древних греков.
Ах да! Конечно, конечно, Одри кое-что припоминала. На прошлой вечеринке некий молодой повеса, скрывавшийся под личиной Ганеши, очень сокрушался, что его друг, во всех смыслах зажигательный молодой человек из семейства, знакомого госпоже МакКуин, примерившей на себя роль многорукой Кали, не почтил их своим присутствием. Возможно, в этот раз... очень возможно. Поэтому следовало постараться. Всегда нужно стараться, ведь никогда не знаешь, где тебя застанут проблемы, к которым хорошо было бы быть готовым.
Пурпурный дорийский хитон, лавровый венок, существенно доработанный золотыми нитями, речным жемчугом и пионами, волосы, убранные в высокую объёмную косу — в начале вечера, здороваясь с привычной за пару лет совместных празднеств компанией, Одри, представляющаяся сегодня Персефоной, долго выслушивала комплименты, попивая вино. В тяжёлом летнем воздухе, полном вздохов, винных паров и щекотливого чувства тайны, шотландка явственно ощущала знакомый ей дух шабаша. Вот вам и козлоногий сатир с рогами, вот мрачный Аид, которого, зная тяжёлый нрав, Одри обходила по широкой дуге, вот молоденькие вакханки, глупо хихикающие, осознавая распущенность своего костюма. Словом, ведьма чувствовала себя как... нет, не как дома. Просто в своей тарелке. Девушка рассыпала улыбки, охотно разыгрывала из себя несчастную царицу Ада, но всё же не забывала стрелять глазками поверх увитых лавром голов, разыскивая среди бледных лондонских лиц одно загорелое.
![Alexander Santar [x]](https://forumavatars.ru/img/avatars/0018/76/57/164-1553804111.png "Alexander Santar [x]")
«Ай да Уолли, ай да сукин сын», - небезосновательно подумал Александр Сантар, переступив порог Вейбриджского поместья некоего графа К.
Что предместье, что сам граф Алека не волновали от слова совсем, несмотря на то что он припомнил, что получал от вышеозначенно пару раз некие криптические пригласительные карточки. Он бы и эту карточку проигнорировал, даже будучи физически в столице, если не, кто бы вы думали. Уолли. Старина, старичок Уолли, голос разума, свет в окошке, опохмел у кровати – любезный и любимый друг неожиданно осадил его некоторыми вопросами про греческий пантеон.
На первые десять Алек ответил с ленивым снисхождением, да, черт, он обожал эллинистическую культуру еще с тех далеких пор, когда он будил Аленари звуками дедовой слуховой дудки, крича, что кони Аполлона уже на горизонте. На следующие десять он уже ответил сдержанней, чувствуя знакомый прилив раздражения и нетерпения, в конце-то концов! На двадцать первый Алек сдался, и, смачно стукнув кулаком по столу, в сильных выражениях потребовал правды.
Там то и вспыл Вейбридж, граф К., костюмированные увеселения и прочее мракобесие, которое Алеку иной раз приносило только сдержанное недоумение. Как и то, какими такими правдами Уолли его уговорил, и зачем он, Алек, на все это согласился. Мало того! Собственноручно помог с организацией костюмов. Как вообще он решил, что ему всенепременно нужно поучаствовать?
В голове было тяжело и гулко, когда Алек пытался за ниточку узнать причины собственного рвения.
«На голом энтузиазме», сказал тогда Уолли и был таков.
В итоге Алек прибыл к поместью в гордом одиночестве – друг, сославшись на простуду, пустил его вперед, на разведку. Потраченных усилий было жаль, и единственная эта мысль остановила Сантара от желания все бросить и с бутылкой хорошего вина остаться у прикованного к кровати друга, разговаривать о высоком и не очень.
Но вот порхнула мимо чья-то тонкая оголенная лодыжка, послышался девичий смех откуда-то из глубин своеобразного салона; накатила какая-то предательская слабость, шепчущая, что во-первых нужно брать от жизни все, а во-вторых ему всенепременно нужно зайти внутрь. Словно что-то его туда тянуло клещами.
Алек даже понять не успел, как ноги понесли его вперед: декорации сменились, словно в дымке, хотя Сантар зуб давал – не пил с утра и в целом рассудок его был чист.
Рослый, загорелый – его не спасал ни крылатый шлем, ни золотая маска, ни закрытый везде кроме рук наряд с подобием плаща, который строго говоря был римский, а не греческий, но остальных гостей это ничуть не волновало.
Алек маялся, лениво переходя из залы в залу, кивая и здороваясь, на автопилоте, а то самое чувство, толкнувшее его на порог дома, к его ужасу оформилось окончательно, и тревожные колокольчики интуиции не то что зазвенели: протяжно заголосили на разные лады, командуя отступление.
Часть его знала, что виновница учащенного дыхания, эта проклятая, ненавистная до дрожи Далила, она где-то здесь, среди фривольно хихикающих нимф и вакханок; вторая часть с подобострастным томлением желала ее увидеть и не отпускать весь вечер, и они боролись друг с дружкой с переменным успехом.
Какова вообще должна быть удача, чтобы на просторах их большой страны столкнуться в месте, куда он вообще не собирался?
«Выбирайся отсюда, дружище», - скомандовал он сам себе, но глупое тело уже шло вперед, дальше от выхода, прямо к зверю в пасть.
Алек вздыхал, отпивал вино, закатывал глаза на вскользь услышанные комментарии разной степени аристократической глупости, и, подгоняемый духотой, тревогой и, судя по всему, той самой пресловутой магией в которую он не особо верил до недавних пор, двинулся на воздух, туда, где происходило основное действо.
Отредактировано Alexander Santar (21 января, 2019г. 12:51:28)
Цепкий взгляд лондонской хищницы безостановочно цепляется за подходящую по габаритам фигуру, а жест холёной ручки останавливает чьи-то заверения в вечной верности. Ага, знаем мы её, эту вечную верность. Никто, к примеру, не готов пожертвовать своей бессмертной душой или, хотя бы, совершить кругосветное путешествие за какой-нибудь безделушкой. Всем подавай быстрого счастья без усилий. Одри это раздражало. Никто не хочет стараться! Никто не хочет прикладывать усилий, хотят, чтобы всё было просто и доступно, только руку протяни. Два комплимента, презентабельная внешность, какой-никакой капитал — и всё, любая барышня должна упасть к ним в объятия, потому что она барышня и ей вроде как пора замуж. Ужасная гадость. Доподлинно установить, когда в легкомысленной шотландской колдунье зародились такие треволнения было несложно — вступила в ковен, осознала, что её жизнь и молодость теперь понятия во всех смыслах понятия растяжимые и вот, пожалуйста, получите вместо юной кокетки заправскую стерву-фаталистку. Впрочем, мы отклонились от курса.
Одри, мило распрощавшись с Дионисом и надувшимся на неё уже немолодым Зефиром, выплыла из увитой плющом и ползучими розами беседки в сад. Вот бы ей повезло, хоть разок. Господин Сантар в одиночестве не внушал ей беспокойства и паники, которое она чувствовала, заставая его с сёстрами. При Лили Одри было, откровенно говоря, стыдно пускать в ход своё шотландское обаяние, а Аленари... ну, тут отдельный случай, который не стоит поминать, дабы не колебать уверенность в собственных силах. Но для начала нужно узнать наверняка, кто скрывается за золотой маской. Шотландке, как большой любительнице сказок, мифов и легенд, не стоило большого труда вспомнить, что крылатым шлемом владел Гермес, который то ли подарил, то ли одолжил его Персею для битвы с Медузой Горгоной. Вот вам и отменное начало для диалога. А уж голос-то она точно узнает, его невозможно не узнать.
Баронесса, свежая как майская роза, лучилась спокойной внутренней уверенностью, которую старательно культивировала в себе вместе с магическим даром. Ведьмовство это вам не дикие пляски вокруг костра, не только они. Это осознание своей силы, своей власти. Пусть Одри пока что и не везло в этом вопросе, это не повод посыпать голову пеплом и трусливо складывать лапки. Этим она вряд ли кого-либо очарует, только произведёт впечатление нервной, неуверенной в себе барышни. Нам такого даром не надо. Девушка, ловко вытащив из вазы с фруктами обильную кисть винограда, как бы невзначай опёрлась о каменный постамент с вазой, из которой зелёной волной изливался плющ. С деланным вниманием изучая фиолетово-чёрные ягоды, шотландка цокнула языком. Если Алек - то ему не сдобровать, шутка ли, он слишком давно не появлялся в поле её зрения, а это Одри всегда нервировало. Если нет - ну что же, всегда можно отшутиться.
- Никак не могу угадать, Гермес или Персей. Кто же вы?
Отредактировано Audrey McQueen (20 января, 2019г. 15:57:12)
Что Алек в этой жизни и не любил, так это ощущать себя загнанным в угол животным.
В детстве, да что там, в отрочестве и юности тоже, он часто сам участвовал в охотах. Тогда Алек находил все и интересным, и новым, и будоражащим кровь: лай собак, погоня, травля. Превосходство сильного над слабым, хитрого над простым и незамысловатым: все очень интересно и познавательно, когда не про тебя самого.
Дедова трость, старый детский кошмар с привкусом гари, мигом напоминала Алеку, что такое быть беспомощным, загнанным, слабым. Быть сродни бессловестному зверю.
Уже будучи взрослым, почти состоявшимся джентльменом и как будто бы состоявшимся моряком, Алек, хоть и не находил в себе признаков любви к сэру Чарльзу, был благодарен старику хотя бы за то, что тот, сам того не зная, воспитал в нем, Алеке, ту живую искру сопротивления, которая при любом дуновении ветра рисковала перерасти в настоящий пожар.
То, что он ощущал в близости «той женщины», называемое поэтами и простофилями «любовной горячкой», было сродни травле. То же сбившееся дыхание, духота, слабость. То же самое четкое осознание, что бежишь на убой, сдобренное изрядной щепоткой сладострастного томления, присущего иной раз тому или иному знакомому Сантара, искушенному по части дамской красоты.
Господь Всемогущий, как же раздражало.
Агрессивность, служившая у животных сохранению вида, у него медленно перерастала в гротескную и бессмысленную форму, и из помощника превращаясь в угрозу выживания. Какой же тряпкой он был, неспособный направиться сразу к выходу, заставить себя преодолеть это холеное чувство неги, которое сковывало по рукам и ногам, тащило оброком туда, где он «должен» был быть. Даже если Алек не хотел.
Он пытался. Правда, пытался, вынуждал себя останавливаться, заводить разговоры «ради приличий», пить приготовленное к случаю вино, которое граф конечно же достал откуда-то со своих собственных виноградниках, которые, как выяснилось, у него имелись где-то в районе Родоса.
Алек бы знать этого не хотел и не знал, если бы эта дурацкая уловка не срабатывала, замедляя неминуемую встречу с леди МакКуин.
От одного имени ее Алеку сделалось не по себе, и совсем не в том романтическом ключе, в каком подозревали это в нем друзья и родные. Ей Богу, час от часу не легче.
Помяни черта.
Он заметил ее еще на выходе из беседки, едва совладав с собственными ногами, готовыми мчать его навстречу этой женщине. Вся воля ему потребовалась, чтобы сосредоточиться на идиотском поверхностном разговоре, но он быстро затухал, тусклым маяком тоня в темной холодной воде.
Вода накрывала его с головой и тащила прочь, рисовала знакомые черты на чужих лицах и немилосердно улыбалась слабым его потугам воспротивиться магии явно древнее, чем все собравшиеся здесь гуляки и повесы.
Алек мог ощутить почти физически, как медленно она сокращает дистанцию, останавливается, разглядывает, а он…а что он, стоит, как телок на привязи, черт бы его побрал. Хотелось дать себе по лицу, больно ущипнуть, как делают дети, когда им снится плохой сон. Только вот Алек не спал, и не было рядом никого, даже старины Уолли, чтобы привести его в чувства.
Что же.
Люди — единственные животные, которые охотятся друг на друга.
Он повернулся к ней медленно: вот она, проклятая мегера, его личная эриния из плоти и крови, делает вид, что ей интересен кусок винограда, точно заядлой светской львице. Захотелось рассмеяться, заливисто, злобно, но, конечно, до триумфального коварства своего старшего брата Алеку было как пешком через Ла-Манш. Он бы с радостью проигнорировал Одри, но рот его с готовностью уже открылся, складывая слова в предложения.
- Трисмегист, - «господи, что же я несу, просто замолчи», - Эриуний, Кадмил. Долий. К Вашим услугам, Праксидика.
Не видя смысла спорить с очевидным, он уставился на возмутительницу его душевного спокойствия с невысказанным, но явным вызовом, жалея, что за все двадцать семь лет своей жизни еще не научился сжигать людей взглядом.
А зря, это бы пригодилось.
Одри, к несчастью, понимала весь сюр происходящего. Ей, как всякой молодой девушке её лет, жгуче хотелось нравиться. Особенно в подневольном положении ведьмы-неудачницы. Ей хотелось видеть огонёк обожания, хотелось вздохов на скамейке и держаний за ручку. Как выяснилось, Алек, даже приворожённый наглухо, накрепко, на всю голову, обеспечить этого не хотел. Или не мог. Поди пойми. Единственное, что было ясно – всё с ним не как у нормальных людей. Волшебница отчётливо разглядела выражение муки на загорелом лице и почувствовала себя не грациозной пантерой, а насильником в тёмной подворотне, который наглой волосатой рукой забирается малолетней девочке под нижние юбки. Видел бог, видел Сатана, не такой она хотела быть. Но выбора, как говорится, уже не было, Рубикон перейдён, мосты догорали. Придётся, как надлежит всякой практичной леди работать с тем, что мы имеем.
Одри было уже разомкнула алые губки, дабы вымолвить какую-нибудь многозначительную остроту, как вдруг из недр убранного виноградными лозами шатра донёсся раскатистый рык новоиспечённого Аида.
- Жёнушка! Персефо-о-о-нА! – возопил подвыпивший кадровый офицер под смех своих менее именитых подпевал, - где же она, господа?
Мадемуазель МакКуин закатила глаза, но тут же быстро взяла себя в руки. Вот уж чего нам точно не надо, так это проблем со всякими там другими мужиками, нам вполне хватает проблем с одним. Вопрос нужно решать незамедлительно. Ведьма, скорчив умоляющую мордочку, один указательный палец приложила к губам, а второй рукой ухватила господина Гермеса за запястье, увлекая его глубже в сад, за шатёр. Нам ведь не нужны свидетели, правда? Свидетели, сцены, вопли. Это так скучно, это так мрачно и избито. Мы просто хотим поговорить и повеселиться. И да, надо как-то убрать это затравленное выражение с лица господина Сантара. А то прямо дурно делается, сердечко, так сказать, ёкает.
- Уф, - Одри плюхается на лавочку, надёжно скрытую от глаз гостей пышным кустом гортензий, и складывает руки на коленях. Головка характерно по-птичьи наклоняется набок и девушка, шумно выдохнув, пытается просто улыбнуться. Без излишнего кокетства и напряжения, как улыбнулась бы работнику обожаемых винокурен. Вроде получается, можно снова начать дышать.
- Пожалуйста, не смотрите на меня так, словно я ем младенцев на завтрак, обед и ужин. Между прочим, я скучала и надеялась увидеть Вас здесь.
Отредактировано Audrey McQueen (25 января, 2019г. 18:45:31)
Все это оказалось невыносимее, чем он себе предполагал пару минут назад.
Смотреть на Одри долго Алек решительно не мог: во-первых, в голове тут же проносилась такая ахинея, которую он в лучшие свои годы не цитировал в Майсуре, во-вторых, взгляд его явно блуждал не там где ему положено быть в приличном обществе, в-третьих хотелось постоянно говорить, что тоже, в общем-то, привлекло бы к ним отдельное внимание, ах, да, в –четвертых хотелось просто подхватить мисс МакКуин на руки и унести куда-нибудь, где бы можно было…неважно.
За все это по отдельности и вместе взятое Алеку хотелось выть и придушить наглую девицу, а может, чтобы она придушила его, он будет только рад.
Но он еще как-то держал себя в руках и вел себя пригоже и прилично в неприличном скоплении народа, ведущего себя совсем не по-джентельменски. Это его безумно раздражало, этот внутренний хлыст, мол «надо» или «не надо», тогда как нетрезвые резиденты данного паноптикума уже вовсю, как говорится, шли «в разнос».
Где-то вдалеке раздались пьяные крики местного хозяина преисподней, и Алек инстинктивно сжал кулаки, нахмурившись так, что даже шлем не спас. Ах да, он и забыть успел, что милая Персефона уже покушала косточек граната. Впрочем, оставлять ее на попечение нетрезвого неизвестного Алек не собирался и хотел было предложить свою руку (но без сердца), чтобы увести барышню куда-нибудь подальше от…
Но это была бы не Одри МакКуин, если бы она сама не подхватила его под белы рученьки с лицом, выражавшим хитрость, жалость и что-то еще.
От мимолетного прикосновения, Алека как будто сунули на вертел под раскаленный огонь: дышать стало тяжело, ноги и руки стали ватными, в горло забился ком, а зрение стало мутным, словно от совершил очень сильную опиумную затяжку, и теперь с последствиями приходилось справляться самостоятельно.
Одри его только потянула, а Алек уже аккуратно перехватил ее под ручку, пока они прячутся за кустиками и цветочками, как в бульварных романтических заметках, составляющих большой интерес у публики более низкого калибра. Вообще-то так делать нельзя, не приведи Господь, кто-то знакомый попадется и увидит, что Александр Роланд Сантар опять взялся за старое.
А может в этом и был весь смысл?
Одри устроилась на лавочке, разорвав их непродолжительный тактильный контакт, отчего Алеку снова сделалось дурно и тошно, такой он был короткий и пленяющий. За ним на мгновение отступила лихорадочная дымка: вот, он уже снова мог дышать, вот он уже мог давать себе отчет, что это не богиня Персефона, чьи ноги ступают по бренной земле и которые необходимо целовать, а всего лишь Одри МакКуин.
Всего лишь.
Алек встал как вкопанный: ближе чем положено, но еще держась от фамильярных непристойностей. Сцепил руки за спиной в замочек, больно впиваясь в руку короткими ногтями. Немного помогло.
Оглянулся.
- Так ждали, что не взяли с собой компаньонку? – он тут же негромко засмеялся над неудачной ядовитой шуткой, понижая голос, - Ох, прошу простить, где же мои манеры.
Они смотрели друг на дружку: Алек не мигал, как не мигает перед броском пантера в джунглях Дели, пытаясь бороться с двумя совершенно разными Алеками внутри одного себя.
Он едва сдержался, чтобы не фыркнуть.
- Что же заставило Вас думать, что я обязан появиться в подобном…месте?
Honeythief - Halou
Одри улыбнулась своим маленьким красным ртом, отчего уголки губ весело поползли вверх словно занавеси балдахина, которые поутру открывает служанка в спальне столичной куртизанки. Алек смеялся, и ведьме-недоделке это нравилось - что-то было в этой улыбке, отчего её ещё не до конца окаменевшее сердечко делало на один удар больше. Улыбки и милые колкости это, конечно, хорошо, но что делать дальше? Одри смотрит на Алека, Алек смотрит на Одри. Сколько раз это уже было и сколько раз ни к чему не привело? Множество жалких попыток, незначительных и бесплодных. Вот мизинец в белой ткани перчатки касается тыльной стороны его ладони, когда они мельком виделись в театре. Вот его рука держит её затянутую в алый шёлк бального платья спину. Они танцевали только раз, но разговоров об «электричестве», «искре» и «темпераментной паре» будоражили умы светских кумушек достаточно долго и после. И всё же, это не было успехом. Ведьма каждый раз выходила из их «схватки», этого столкновения характеров, вымотанной и усталой. Шутка ли - каждый раз натягивать на холёное личико и живую шотландскую непосредственность жеманную томность красавицы полусвета. Так устаёт рыбак, которому довелось вытянуть из воды особенно большую рыбу, которая, впрочем, сорвалась. Алек срывался каждый раз, и Одри всё чаще думала, соизмеряя свою усталость и способности, что скоро затащит его в уголок потише и потемнее, и там проклянёт на все деньги.
- Все собравшиеся дамы - компаньонки друг другу, - Одри пожимает плечами, снизу вверх глядя на господина, который путал её планы на жизнь, как глупый котёнок - клубок пряжи, - думаю, Ваши манеры там же, где и всегда - при вас.
Между основой и хвостиком реплики ведьма выдерживает паузу, тут же негромко смеясь в ответ. Смех напоминал ей звук, с каким рапиры дуэлянтов впервые касаются друг друга, пробуя противника.
– Давайте назовём это женской интуицией и моим магнетизмом.
Расставим точки над «и» - Одри совсем не хотела быть такой. Вернее, не хотела с начала, в начале своего падения. Когда-то, очень много, по ощущениям, не годам, лет назад, она была милой непосредственной девочкой из далёкого дикого замка, где компанию в играх ей составляли феи, эльфы да нянькины сказки. Была по-своему наивной, была весёлой, с охотой трескала кашу с патокой и болтала о том, как цветёт вереск. А потом случилось то роковое увлечение. Нет, не мужчиной. По-честному, лучше бы мужчиной, лучше бы она влюбилась. Всё оказалось куда хуже — Одри увлеклась магией. И началось. Подруги, ритуалы, порчи, привороты, демоны. А там, как оказалось, нет места патоке и весёлым волшебницам из книжек. В настоящей магии ты платишь не только кровью из холёного пальчика и молчанием сроком на три года. Ты платишь репутацией, которую неизбежно портит твоё осознание превосходства над всеми. Ты больше не можешь, и, что самое страшное, не хочешь быть хорошенькой простушкой из горной Шотландии, ты хочешь обольщать, хочешь властвовать и подавлять. И ты надеваешь красное платье, вплетаешь в причёску тяжёлые, словно насосавшиеся крови пиявки, пионы, и идёшь наслаждаться жизнью через декаданс. Со временем ты втягиваешься и забываешь, каким хорошим и милым ты был когда-то. Потом ты устаёшь, и именно в этой стадии липко барахталась хорошенькая, как куколка, леди МакКуин, кусая пухлую нижнюю губу и глядя на мучения в чужом симпатичном лице.
- Вы совсем про меня забыли, жестокий и злой человек! - говорит она, и внутренне кривится, понимая, как фальшиво это звучит. Скучно, банально, обыденно. Ей бы, пожалуй что и хотелось объясниться с ним как с равным. Благо дело, что он должен понимать, что то, что он испытывает — определённо не ангельские гимны и не глас божий. Но она не может — об этом не говорят вслух, и дело даже не в обществе. Дело в том, что ты никому, кроме сестёр по волшебной искре в груди, не хочешь рассказывать, что именно ты делаешь ради приворота. Как глубоко тебе пришлось затолкать свой свет, чтобы получить тёмную власть. Чем ты поступился. Поэтому Одри улыбается и натягивает фальшивую милую улыбку. У белого виска вьётся золотое колечко выпавшего локона, в глазах то, что можно было бы сравнить с голодом или жаждой — жаждой глотка свежего воздуха в этой глухой темнице порока и магии.
Отредактировано Audrey McQueen (11 марта, 2019г. 22:38:22)
Алеку хотелось язвить. Хотелось паясничать, хотелось смеяться. Хотелось много всего сразу и ничего из этого одновременно, пока он терпеливо, что само по себе странно, ждал ответа Одри на свои не самые невинные вопросы. Хотелось скалиться, но Алек улыбался. Тянул губы наверх, снисходительно, в рамках приличий, именно так, как всегда раздражало его дражайших ближайших родственников до белого каления.
Не то, чтобы он желал довести до этого самого каления саму МакКуин.
Но с удовольствием бы на это посмотрел.
Но пока что, сквозь мутную дымку, не всегда случавшуюся с ним даже в моменты сильного угара, Алек фокусировал взгляд на ней – выхватывал лицо четко, с мельчайшим изменением в мимике, а все остальное размывалось и плыло, будто сам он – рыдал по неразделенной любви эдак неделю, а теперь глаза его, красные и налитые кровью, наконец-то нашли подобие покоя.
Все, что он, однако мог сказать до момента, как мисс МакКуин соизволила открыть свои уста, так это то, что довольной она не была. Эта мысль, мимолетная искра-обманка, прострелила где-то в висок темной, какой-то не совсем зрелой радостью, словно он смог хоть немного, но заставить ее почувствовать все свои страдания от одного ее присутствия.
Алек не был из тех людей, что жаловались на собственные беды и стенали на всякие лады о них каждому встречному-поперечному: манеры и воспитание предписывали ему справляться с превратностями судьбы если не гордо подняв голову, то хотя бы приличествуя статусу. В одиночку.
Аленари, конечно, знала, Господь храни ее душу, но знание никак не помогало Алеку перестать ощущать это непонятное, хоть и названное своим именем увлечение, мало-помалу душившее в нем то разумное, что он годами хранил в себе и лелеял. Каждый раз рядом с Одри Алек чувствовал, что немного умирал. По частям, теряя понемногу то тут, то там, но факт оставался фактом, он чувствовал, как что-то в нем раз за разом поддается, ломается; это становилось невыносимо.
Так первым сломался зрительный контакт, и Алек позволил себе едва раздраженно закатить глаза, никак не реагируя на сомнительный комментарий. Конечно же, Одри хотела уцепиться с ним языками, в фигуральном смысле, вытянуть, заставить говорить: что первым сдастся?
Его приличия или желание поддеть своего собеседника?
Следующая фраза растревожила внутри Алека какие-то колокольчики, тревожно зазвеневшие, стоило Одри продолжить вербальное наступление: подозрительность мешалась в нем с раздражением, глухим горячим очагом, поселившимся в районе селезенки, и Сантар не выдержал.
- Ими же вы, конечно, пленили местного Аида, - едва подавив усмешку, выдал он, оглянувшись через плечо. - Несчастный владыка преисподней должно быть вне себя. Горюет о потере своей очаровательной весенней нимфы.
Хотя в общем-то, зря он заговорил.
Одри не растерялась: стоило отметить, энергичность била в ней в этот раз как-то через край, и не преминула воспользоваться тем, что Алек все-таки перестал изображать статую имени себя. Тут тебе и кусанье губ, и жалостливый, практически искренний взгляд из-под длинных светлых ресниц. Настолько практически, что что-то внутри Алека кричало ему: «Поверь! Поддайся!», но, как и всегда в его жизни, в глухих шепотках он слышал лишь глухое «Сломайся».
Сломаться Алек никак не мог.
Вместо этого он снял шлем: в нем было хуже видно, а Алек ощущал потребность видеть свою собеседницу. А, быть может, чтобы она видела его, он сам не понял, зачем сделал это. От духоты. Скорее всего.
Вдохнул и уставился, тяжело, долго. Все в ее последней фразе звучало как плохая реплика с трухлявых лондонских подмостков, и Алек даже не брался разбирать, что в ней было не так.
Должен ли он был помнить? Голова сказала нет, подсунув услужливо проблемы дома, которые волновали его гораздо больше всего остального. Сердце сказало да, причем сиеминутно, отдаваясь такой болью, словно Алек предал самого дорогого ему человека. Он втянул носом воздух, чувствуя, как опасно он обжигает ноздри и выдал единственное, что смог из себя выжать.
- А что же вы?
Вы здесь » Brimstone » Недоигранные эпизоды » Нимфы и сатиры