Чем бы таким праздным заняться в среду? До выходных ещё далеко, но уже и не самое начало недели. Кажется, самое время для участия в пролетарских забастовках. Разве может состоятельный ирландец пропустить подобное мероприятие? О, нет, только не сегодня.

Последние события в городе заставили мистера О'Нилла стать их весомым участником, поскольку то, что сейчас происходило с рабочими, было самой что ни на есть провокацией от судьбы, она подталкивала его, шепча что-то вроде «когда, если не сейчас?». В его семье бы полагалось знать, что ощущение того, что настало самое время для действий, — это ощущение не всегда самое правильное, но яблоко от яблони, как известно, падает на расстоянии не очень-то и удалённом. Посему было принято решение посетить завод многоуважаемого (или не совсем, или, что даже несколько более верно, совсем не) мистера Эквинтона. К этому ирландец подошёл со всей ответственностью: подготовил несколько табличек, натянул твидовый костюм, взял в зубы сигарету и в сопровождении одного из своих сотрудников-ирландцев отправился на блумеродобывающий завод. Вошёл он туда, естественно, громко всех приветствуя и аплодируя: и в целях привлечения внимания, и выражая собственное восхищение волей рабочих, сумевших-таки собрать шары в кулак и выступить в защиту своих прав. Это то, чего он не видел в Ливерпуле, но о чём мечтал уже очень много лет. Эквинтон — мечты сбываются. Чтобы люди стали сознательными, необходимо наличие самой последней твари, способной их до этой сознательности довести. Как говорится, все профессии нужны, все профессии важны. Разумеется, спустя несколько минут началась длительная проповедь.

Голос его был слышен практически на все окрестности, а кулак в грудь, сопровождающий каждый довод, звучал как отбойный молоток, перекрывая все звуки этого огромного завода. Впрочем, это было не так трудно, ведь забастовка остановила его работу практически полностью. Дэниел делал всё, что требовалось от него здесь — просто залез на перила, и, даже не пытаясь соблюдать баланс, уже почти час разжигал толпу.

— ...и голод середины сороковых, и война середины пятидесятых. Отцы скольких из вас остались Босфорскими утопленниками,  чьи старшие братья и сёстры умерли в младенчестве от изнеможения? И теперь они травят нас этой дьявольской дрянью ради собственной наживы? — он спрыгнул с перил, и, резко дёрнувшись к случайному рабочему, схватил обеими руками рубаху последнего и потянул того на себя. — Тебе нужна корона? — О'Нилл начал быстро крутить головой, стараясь ухватить взгляд каждого присутствующего. — Тебе? А тебе? Никому из вас не нужна корона, но каждый из вас нужен ей! Нужен ей как пушечное мясо, как стадо овец, с которых они состригут свои драгоценные налоги. Семьи многих из вас остались без отцов и мужей в Ирландии, несчастной Ирландии без рабочих мест и денег, а что шотландцы? Разве вы хотите оставаться под гнётом Её Никчёмничества? Они заставляют страдать даже жителей Лондона, во что они ставят Дублин, Эдинбург, Глазго? — О'Нилл не мог остановиться абсолютно, ирландец был на совершенно диком, практически животном взводе, когда речь начинала заходить о подобных вещах. В этом отношении он с каждым годом всё более и более напоминал отца, и, хотя подобный расклад вещей начинал пугать, Дэниел был уверен в том, что сможет не перейти границу. Вопрос лишь в том, что вообще считать переходом границы.

Он знал, что среди его слушателей сейчас были далеко не одни лишь ирландцы, да их, более того, было здесь меньшинство, но он твёрдо знал и то, что не одними лишь ирландцами полнится число сочувствующих оппозиционным идеям. В Англии не меньшее количество человек было недовольно современной властью — пусть даже не желая отказываться от идеи королевской семьи вообще (ведь это было едва ли не национальной идеей коренных жителей острова), они однозначно хотели хоть каких-то послаблений, ведь их жизнь была тяжела и до катаклизма, что и говорить о том, что началось после. Иные, впрочем, нашли себе новые средства к существованию, но это были явно не те люди, которые сейчас находились здесь: эти молодые и не очень мужчины были как раз самым ядерным, самым взрывным электоратом, и О'Нилл выбрал лучшее место из возможных для пропаганды своих идей. Для него борьба с короной была в определенном роде смыслом жизни: ни детей, ни жены, скоро и мать с сестрой оставят его совсем одного, так что всю свою заботу стоить оставить для народа. Народа, который он действительно любил.

— Они больше ничего не будут решать за нас! Мы найдём ответы на все их методы обмануть нас. Мы не примем ни снижения налогов, ни иных послаблений, нам нужны радикальные решения, нам нужна свобода, которой мы заслуживаем! Нам нужна безопасная для здоровья работа, нам нужна воля самим решать, сколько длится наш рабочий день, нам нужен достойный отдых и доступная медицина, хлеб и крыша над головой. Они могут отнять у нас всё силой, но не отнимут волю! Мы получим свои права мирно или с оружием в руках! — он почти насильно начал впихивать в руки рабочих заранее подготовленные таблички, совершенно наплевав на то, что у многих из них, в общем-то, были свои, а ощутимая часть трудяг даже не умеет читать. Но кого это волнует? Табличку должен читать угнетатель, у угнетаемого есть дела поважнее, по крайней мере сейчас.

— Права не дают – права берут! Права не дают – права берут! — О'Нилл начал не останавливаясь скандировать эту фразу, вскидывая кулак, и побуждая рабочих к тому же действию. Многие из них, наверняка, знали Дэниела, кто-то работал на него до перехода на этот завод, иные видели его в порту, где мистер О был довольно частым гостем, но лично он не замечал ни одного знакомого лица, а потому и подумать не мог о том, что кто-то из рабочих сделает выводы о том, что ирландец делает всё это ради собственной выгоды и переманивания рабочих. Впрочем, ложные упрёки всегда тяжело высказывать, и Дэни были здесь открытым и искренним сердцем, не гоняясь за наживой. Если у него есть душа, то именно ею он всегда ненавидел английскую корону, английских капиталистов и английский империализм. Он замолчал, а потом  довольно громко прокашлялся и растянулся почти счастливой улыбкой среди скандирующих рабочих. У короны есть армия и деньги, но свободу слова она у противников отнять не сможет никакими средствами.

О'Нилл резко отрицательно относился к довольно малому количеству вещей, если перед ними не стояло слово "английский", но вот что он всегда хорошо и крепко запоминал в контактах с людьми, так это вольную интерпретацию сказанного им. Дэниел обыденно говорил предельно прямо, просто и конкретно, избегая извилистых метафор и разницы в понимании высказанного, а посему и реакции ждал соответствующей, дабы эти старания даром не пропадали. Может, именно потому у корабельщика не получалось с женщинами, если исключить, конечно, его невыносимый характер. Если сказано, что А, то и понимать нужно, что А. Гонцу с плохими вестями стоит рубить голову, а что делать с гонцом, несущим лживую весть?

Когда в помещение вошли несколько людей, ирландец не обратил на них никакого внимания, потому что "текучка кадров" здесь была весьма ощутимая, ведь не все рабочие могли позволить себе бастовать на постоянной основе. Они лишились средств к существованию, и многие из них потому вынуждены были перебиваться какими-то временными доходами, поскольку остановка работы завода совсем не означала остановку работы организмов членов их семей — детей и жён нужно было чем-то кормить, а иногда есть хотелось и самим. Посему люди приходили и уходили, и постоянным составом оставались лишь особо идейные, особо молодые или особо одинокие — толпа действительно разъярённых мужиков, готовых рвать и метать. Наверное, это были именно те люди, к которым О'Нилл обращался в первую очередь, но и остальные имели значение. Хотелось всё же добиться какой-то сознательности от всего рабочего класса.

Однако же один из вошедших привлёк внимание, почти командирским голосом озвучив свой странный, совершенно неясный для ирландца в смысле своего происхождения вопрос о трупах. Мужчина внимательно рассматривал длинноволосого крепыша, пока тот включался во вполне уже состоявшийся дискурс, и, почему-то, особенное внимание заострил на его обуви, которая как-то резко выбивалась из общего фона, поскольку выглядела больно уж качественной и, что важнее, знакомой. В голове О'Нилла уже успела промелькнуть мысль о том, что это какой-то плохо замаскированный чиновник, как тот вдруг начал выдвигать практически полезные предложения о полноценной забастовке. Совершенно, правда, не поняв того, что Дэниел требовал сущностно тех же вещей. Для кого он вообще, к чёрту, старается?

— Лучше бы ты спросил, куда мы будем девать трупы тех, пока Эквинтон поднимет свою жирную задницу, чтобы начать решать наши проблемы. — революционер-любитель тяжело вздохнул, закурил и подошёл на пару шагов ближе к собеседнику, прихватив под руку одного из рабочих. — Сегодня ты заставишь зажравшихся скотин обеспечить ему безопасность, заставишь ли ты завтра перестать обирать его семью? Заставишь ли ты перестать вгонять этого бедолагу в кабалу, заставишь ли Эквинтона и прочих сократить рабочий день? Заставишь ли ты эту безбожницу на троне задуматься о тех людях, на которых этот самый трон держится? — О'Нилл нахмурил брови, выдохнул облако дыма и, на долю секунды в нём потерявшись, закрыл глаза и покачал головой, обернувшись к рабочим и едва ли не отцовским, принуждающим криком заявил. — Нахер оружие, нахер военных, нахер Эквинтона и его деньги!

Ирландец схватился за заводскую цепь, вскочив с её помощью на трубы, чтобы окружающие его лучше видели и слышали. — Какого чёрта вы торчите в этой помойной заразной яме? Идите к дому Эквинтона, бастуйте там, не давайте ему сна и покоя, киньте мешок хреновой заразы к его крыльцу, чтобы богатенький старикашка наконец-то понял, что значат ваши страдания! Окружите Вестминстер с поднятыми руками, чтобы они видели, что вы не стая бешеных собак. — тут он как-то быстро глянул на стоящего подле второго заводилу, но почти тут же перевёл взгляд на глаза рабочих. — Вы закрылись в этом железном ящике и пытаетесь чего-то добиться, кто вас тут услышит? Всем плевать на вас, власть верхов даже и не подумает обратить на вас внимание, пока вы не станете первым, что они увидят за открытыми окнами! Идите! Пошли вон отсюда! — мужчина двумя руками начал махать в сторону выхода, пытаясь отправить рабочих заняться чем-то действительно полезным. Надо сказать, что та самая небольшая прослойка радикалов действительно уверенно направилась в сторону выхода, но те и правда были сорвавшимися с цепи, ведь стоило принести оружие, и те неясно-странные опасения внезапно появившегося недовольца могли стать вполне себе реальными. Ещё некоторая часть вяло потопала следом за группкой особо озверевших, но многие остались, выкрикивая что-то или молча смотря на Дэниела, который, замолчав, с помощью всё той же цепи вновь спрыгнул вниз, похлопав нескольких работяг по плечу.

— Не туши костёр надежды, вот что я тебе скажу. — он подошёл к мужчине в военных сапогах, левой рукой снял кепку и протянул правую незнакомцу. — Дэниел О'Нилл. — холодный взгляд и всё ещё нахмуренные брови, в которых, всё же, читалась толика доброжелательности. Ирландец не был настроен к своему визави отрицательно, сделав по этому поводу только одно замечание. — Не знаю, как мир в целом, но Англия - кратная двум величина. Есть только друг или враг, и коль ты не остаёшься в стороне, тебе не следует выбирать второе.