Лили становилось всё труднее найти миловидный предлог, под которым она могла бы удалиться в город совсем одна. Новые компаньонки, слуги, прочее навязанное общество, всё это мешало просто прийти и поговорить с женщиной, торговавшей в бакалейной лавке. Но госпиталь и приют - её неизменные лазейки, они давали ей эти пару часов.
Приветственно зазвенел дверной колокольчик, приличная бакалейная лавка встретила Лили запахом специй и круп, десятком пёстрых этикеток на муке и пакетиках с карри. В одном углу смутно-знакомый запах из детства напоминал об Индии. Но блёкло, как старая выцветшая фотография. Перед прилавком была всего одна дородная женщина, а продавцов было двое - высокий подтянутый молодой человек, который и разговаривал с первой клиенткой, и преклонных лет женщина, чьи русые волосы с частой проседью были аккуратно убраны под чепчик. Лили сразу поняла, что это она, по какому-то неуловимому сходству, которое бывает у матери и сына, вроде бы не имеющих явных общих черт, но обладающих чем-то, единым для семейной породы. Женщина дежурно и приветственно улыбнулась ей, Лили неуверенно отзеркалила улыбку. Как же хорошо, что в госпиталь она надевала самое простое своё платье! Как неуместно бы был здесь её обычный туалет!
- Доброго дня. Чего желаете, мисс? - поинтересовалась у неё Лидия, и Лили опять неловко замялась. Она не имела и малейшего представления, что и в каких дозах надо покупать, а начать разговор про Арона в присутствии двух других было... неправильно. Всё равно, что обсуждать свои сорочки при кавалерах.
Она неуверенно прокашлялась и сказала:
- Будьте добры мне... два килограмма муки, пол кило карри и... три щепотки красного перца.
Судя по выражению лица женщины, Лили сказала что-то совсем не правильно...

Что вы знаете о неловкости? Лили сейчас показалось, что настолько неловко она себя не чувствовала даже тогда, когда влетела в комнату Кристофа с мангустом в руках, а он там был... кхм, не один. Но тогда у девочки было оправдание, что она была ребёнком, а сейчас - взрослым. Неловким, и ничего не знающим в готовке взрослым, который пришёл поговорить с мамой мужчины, которого недавно отвергла. Лили от душившего её румянца потупила взгляд и ответила очень тихо, бормочуще о первом, что пришло в голову:
- Пирог с карри...
Что за глупости она тут говорит, Боже всемогущий! Ситуация скоро станет некрасивой и нелепой, и совершенно точно миссис Ферро, такой приятной и улыбчивой женщине, будет сомнительным удовольствием вести беседу о сыне с неубедительной вруньей. Может её мольбы были услышаны, или ей просто странным образом повезло, но в следующий момент второй продавец проводил посетительницу и отпросился сам, и Лили поняла, что второго шанса может и не быть. Точнее, на него может не быть смелости.
- Я прошу прощения за заминку. Так для какого рецепта вам нужны продукты?
- Эмм... простите мне эту неловкую сцену, миссис Ферро, на самом деле я просто хотела поговорить с вами... О Ароне, если вас не затруднит, - Лили сказала и ей сразу стало чуть-чуть легче, чуть-чуть уверенней. Она подняла взгляд и посмотрела в лицо женщины, готовая мягко настаивать. Ей казалось, что она упустит что-то важное о нём, если не поговорит с миссис Ферро.

- Нет, нет,нет, Боже, нет миссис Ферро, - Лили и сама испугалась. когда увидела испуг в глазах женщины. Она ведь действительно не особо хорошо знает, что собрался делать Арон и куда он поплыл. Сообщит ли ей хоть кто-нибудь, если он не вернётся?
"Нет, прекрати сейчас же!", - сказала себе строго Лили, загоняя странную ответную панику подальше в себя, - "даже не думай питать страхи этой женщины, это бесчеловечно".
И Лили улыбнулась как можно добрее. Как может Арон не видеть такой тревоги в глазах близкого человека? Как он может так плохо говорить  о человеке, столь сильно переживающим за него?
Лили выросла в семье, где слабости показывать не принято. Где привязанность, отзывчивость, заботу, не всегда, но часто, приходилось угадывать в чём-то другом - в внезапном письме, в подарке, в предложении пострелять по бутылкам на заднем дворе. Да, она отвыкла от материнских слёз, тревог, от сетований. Да в их семье всё это Лили воплощала сама, за всех жён и невест. И наверное именно поэтому ей стало почти мучительно жаль женщину, с которой так груб был собственный сын. А потому она обязана как-то развязать этот узел, даже если Арон прекратит с ней общение раз и навсегда.
- Прошу вас, не тревожьтесь, я не с плохими вестями, даю слово, я... Я просто хотела с вами поговорить. Арон мне друг, - "и пусть будет так", - И я знаю его не первый месяц. И, знаете, есть такие раны на душе человека, которые трудно не заметить. Даже если это мужчина, который постоянно балагурит, - Лили улыбнулась, как улыбается именно женщина, прощающая близким их маленькие слабости, - Я прошу прощения за то, что буду спрашивать, знаю, я вам сторонний человек, и не обижусь, если вы сейчас мне скажете уйти или просто откажетесь отвечать, миссис Ферро, - с виноватой улыбкой проговорила Лили, - Но уже пару дней я не могу найти себе покоя. Есть вещи, которые люди сами в себе не замечают, или бояться в них признаться. Арон... - она вздохнула, сбиваясь с журчащей речи. Это сложнее, чем кажется, задать незнакомому человеку такой личный вопрос, - Я хотела узнать вашу версию о всем произошедшим... с его отцом и после.

- Вы обо мне слышали? - искренне растерялась Лили и сбилась с заготовленного серьёзного настроя. Ей даже в голову не пришло, что Арон может рассказывать о ней близким. Где-то глубоко внутри девушки все их... отношения... были такой маленькой внутренней тайной, как бывает в детстве, когда ты заводишь друга, не одобряемого родителями, не достаточно подходящего по сословию, вроде сына садовника или конюха. Боже всемогущий, да для Лили это очень долго и было таким-  тайной дружбой с молодым солдатом другого сословия! Ни разу в ней не мелькнуло желания рассказать о нём отцу, да даже мысль такая пугала. Она бы и сестре не рассказала, если ситуация не вскрылась сама, если бы не... все обстоятельства. И после такого узнать, что Арон совершенно открыто говорил о них было... странно. Неловко и неоднозначно. Вопреки стереотипам, она не считала, что своими действиями мужчина предал какую-то милую интимность, но ситуация становилась для неё всё более неловкой. Признаться, из-за этой мелочи девушка готова была позорно отступить от своего плана. Арон рассказывал матери о том, кто Лили? Откуда они знакомы и чем занимались? Что он обсуждает со своими родственниками за завтраком и ужином? Она никогда не спрашивала раньше, а сейчас это стало внезапно важным. Как и то, что она Действительно ничего не знает о Ароне.
Но Лидия заговорила, очень откровенно и прямо для беседы с незнакомой девушкой, и Лили не посмела нарушить такой откровенности, это было бы хамски. Она внимательно слушала и понимала, наверное действительно понимала. Когда ты проводишь пол жизни в Индии, регулярно сидишь на трибунах перед торжественным выстрелом в небо над гробами солдат британской армии, рано понимаешь, что Индия, это не только пряности и краски, это ещё и смерть. Много смерти. Разной, порой кровавой и ужасной. Лили также рано поняла, что женщина одна не выживет, она даже считала, что мужчина один не должен жить. Ещё подростком она решила для себя - заведи отец себе новую жену, она её примет, а не будет какой-нибудь склочной миссис Хэмфорт, демонстративно носящей траур по дочери спустя даже 10 лет.
А что же Арон? Он же был там. Он знает жестокость туземцев, идолопоклонников, безумных жрецов Кали. Он видел, что такое голод, нужда, что такое женщина без мужчины рядом. Как можно, имея такой багаж знаний, не простить родную мать?
- Как странно, - негромко проговорила Лили, - Я привыкла считать Арона авантюрным, но разумным мужчиной, а сейчас я вижу только обиженного мальчика.
Она вздохнула, и опустила глаза, сжав свои руки в перчатках.
- Вы совершенно точно не виноваты, миссис Ферро, я была в Индии, и я знаю насколько жестока эта страна. И он знает. Мне кажется... я не имею права судить, но мне кажется, вы не должны себя чувствовать виноватой перед ним. Пожалуй, Арон единственный, кому должно быть стыдно...