На свете не существовало ничего более мерзкого, чем лондонский ноябрь. Ничего. Вообще. Ни малярийная духота, ни жестокие ветра северных морей, ни шквалы Атлантики не пробирали так, как это сырое и серое уныние.
Кладбище. Одно большое уродливое, грязное кладбище – вот на что походил ноябрьский Лондон.
Виски ломило с той секунды, когда Роланд открыл глаза утром. Виной ли тому погода или странные, дерганные сны, которые ни разу не получилось запомнить, он не знал, но боль сплеталась с промозглым унынием, заставляя по-настоящему ненавидеть все вокруг.
Когда-то… совсем скоро это все закончится. Всё изменится. Все получат то, что заслуживают – например, он, Роланд, навсегда покинет этот город и сможет больше никогда сюда не возвращаться.
Никогда не возвращаться на унылое, грязное кладбище.
Стук в двери кабинета заставил досадливо поморщиться – сейчас любой неожиданный звук отдавался резонирующей болью.
– Войдите.
Это был Вальден – граф хотел видеть сына, и отправил записку с приглашением еще утром.
– Здравствуй. – Короткий кивок, стоивший еще одного болезненного спазма. – Садись.
Разговор, который должен был вот-вот начаться, Роланд спланировал еще вчера, и даже сделал некоторые распоряжения исходя из его итогов.
Итогов удобных самому графу, конечно.
– Я хотел поговорить с тобой об Эмили. Знаю, что лучше ей не становится.
Внезапный и совершенно беспричинный недуг внучки заставил семью обратиться сперва к лучшим специалистам Лондона, затем – страны, а когда те лишь развели руками, оставался старый проверенный способ лечения – уехать подальше от Великобритании. 
Этот последний вариант устраивал Роланда чуть больше, чем полностью.
– Я считаю, тебе стоит увезти ее из Лондона. Английская зима дурно сказывается и на более крепком здоровье. Другое дело, юг. Италия. Адриатика. Венеция или, еще лучше, Римини.
Он обратил вопросительный взгляд к сыну.

По хорошему, люди очень редко делали то, что нужно – Роланд это понял давно. Куда чаще они напоминали отару овец, которая разбредается во все стороны, нуждаясь в хорошей пастушьей овчарке. И с этим пришлось смириться.
Однако, в последнее время терпение изменяло графу Бэкингему. Изменило оно и сейчас.
Возражения Вальдена – совершенно неуместные – подняли волну раздражения. И то раздражение прорезалось сталью в голосе. 
– Лондон пока ей ничем не помог. Не поможет ни сыростью, ни холодом, ни смогом.
Планы сына противоречили его собственным, но не только это являлось источником недовольства. Роланд совершенно искренне считал, что юг – любой юг, итальянский, французский, пиренейский, – куда более подходящее место для недужного ребенка, чем продуваемая всеми ветрами Англия.
И все же… что сильнее всего царапнуло в отповеди сына?
Что зацепило внимание?
Взгляд графа сделался неприятным, изучающим. 
– Но вероятно, я чего-то не знаю? И что ты имеешь в виду, говоря «это не обычная болезнь»? Какие же «непривычные средства» может предложить Лондон?
Каждый подозревает другого в том, на что способен сам.
Каждый видит вокруг себя отражения собственных мыслей, планов и страхов.
Роланд Сантар исключением не был.

Складка между бровей стала глубже – граф был недоволен и не видел смысла этого скрывать. Существует ли что-то более бессмысленное и раздражающее, чем ожидание в неизвестности? Как можно вообще полагаться на некий случай, какое-то веление свыше, а самому не делать ничего? Где, черт возьми, были бы они все, если бы Роланд придерживался такой тактики?
– То есть, всё что ты предлагаешь – сидеть сложа руки и ожидать, пока некий гипотетический врач явится из небытия и предложит некий гипотетический метод лечения? И сколько ты будешь ждать? Месяц? Год? Или пока не произойдет непоправимое? Никто не постучится в твой дом, Вальден, и не предложит волшебную панацею.
Его начинала злить вся эта ситуация – и глупое упрямство сына, и его неспособность разглядеть, казалось бы, очевидные вещи, и то, что рушились собственные планы. Ну какого дьявола именно сейчас такой разумный Вальден решил изображать из себя мула на перепутье?
– Если болезнь не изучена в Лондоне, значит нужно ехать в Париж. В Вену. В Швейцарию. Но прежде, надо дать Эмили хоть немного окрепнуть – юг Франции или север Италии самое подходящее для этого место. Всего несколько дней полета в полном комфорте не причинят ей вреда.
Тяжелая ладонь легла на столешницу, как бы подводя итог и ставя точку в разговоре. 
– Твое упрямство неразумно. И я не собираюсь подвергать жизнь своей внучки риску только потому, что ее отец был слишком нерешителен, дабы предпринять хоть что-то.

Своей фразой отец хотел поставить точку в разговоре, но Вальден уже просто не мог дать ему закончится так просто. С каждым словом Роланда мужчина чувствовал, как злость, а также азарт спора  захватывают его с головой. Вальден и не подозревал, сколько негатива в нем накопилось. Теперь это всё хотело вырваться наружу, вырваться с шумом и с размахом. И мужчина не был намерен этому мешать. Не сегодня.
Громкий спор прервал тихий звон колокольчика. Вальден бы не обратил на него никакого внимания, если бы не странная реакция отца. В кабинете неожиданно стало тихо, даже слишком, учитывая, каким образом до этого развивался разговор. Вальден вопросительно посмотрел на отца. Он не понимал, как ему реагировать. Более всего странным казался тот факт, что отец оборвал фразу на половине. Что это вообще может быть? Важный гость, который должен был придти после того, как Вальден выслушает свою судьбу и покорно удалиться исполнять приказания?
Дальнейшие события ответов на вопросы не дали. Наоборот, они лишь вызвали новые. Происходящее просто сбивало с толку. Пожалуй, Ден ещё никогда не видел, чтобы Роланд так стремительно бежал по коридорам поместья. Промедлив несколько секунд, Вальден бросился вдогонку за отцом.
Дверь в библиотеку была настежь открыта. На полу валялись какие-то записи, но Вальден не обратил на них особого внимания. Он только успел заметить, как Роланд оттаскивает от них дочь. Пара громких фраз и в следующую секунду руки отца обхватили горло девушки. В этот момент мужчина по-настоящему испугался. Не то чтобы он верил, что Роланд мог причинить настоящий вред своей дочери… А хотя, кто знает. Вальден давно перестал узнавать отца, и теперь его глаза, пылающие злобой, особого доверия не внушали. Несколько быстрых шагов, и Вальден оказался посреди библиотеки. Обеими руками он схватил Роланда за плечи, пытаясь оттащить отца от Лилиан.
- Какого… - Вальден спохватился в последний момент. Если бы не присутствие сестры, ругань наверняка бы сорвалась с его языка. - Что здесь вообще происходит?!

Всё было неправильно. Дико, вопиюще, чудовищно неправильно. Вся эта ситуация напоминала циркового урода, какую-то одну большую ошибку. И Роланд обязательно бы понял это, разглядел, разобрал такую очевидную неправильность, если бы не гнев и, что уж тут таить, страх. Страх разоблачения собственных секретов, страх того, что такие важные тайны утекут сквозь пальцы.
Он ожидал увидеть в глазах Лилиан испуг, панику, а увидел… ничего. Взгляд пустой и неподвижный, как поверхность пруда. Лицо ее спокойное и безмятежное, какое-то не совсем живое. Не совсем человеческое. Полно, а его ли это дочь?
Не оформившаяся мысль отдалась холодком внутри, заставила чуть-чуть разжать пальцы. А затем чужая сила рванула назад, прочь. Вальден… черт, он совершенно забыл про него!
– Оставь! – Роланд огрызнулся на сына, как зверь, пытаясь освободиться. – Выйди вон! Тебя это не касается!
Момент сомнения рассыпался, и вот опять всё, что имеет значение – его тайны, его планы, разбросанные по полу.
Карта… ей нужна была карта? Что за бред?
– Не лги мне! Не смей! – в бешенстве Роланд все же оттолкнул от себя сына и вновь бросился к Лилиан. – Кто подослал тебя?! Для кого ты делаешь это?
Прежде, чем его остановили, граф вырвал из рук дочери исчерченные листы с такими знакомыми символами, схватил девушку за тонкое предплечье, грубо рванув на себя.

Впервые в жизни Вальден был рад услышать страх в голосе сестры. Он был наполнен настоящим ужасом, смятением. Он был живым. Мужчина обернулся, чтобы посмотреть на Лилиан, встав боком к отцу. Вид девушки отражал весь тот ужас, что сконцентрировался и в её речи. Но, по крайней мере, это была уже не та кукла, что стояла здесь ещё минуту назад.
- Лилиан, спокойнее, тише. – Вальден осторожно положил руку на плечо девушки, то ли для того, чтобы успокоить её, то ли для того, чтобы удостовериться, что перед ним действительно его сестра. – Тебе ничто не угрожает. Ты вместе с нами. И мы во всем разберёмся.
Наверное, стоило бы ещё добавить, что всё в порядке, но сейчас это было бы слишком откровенной ложью. Хорошо бы найти стакан воды и стул, чтобы посадить напуганную девушку. Вроде, один был у окна, если он не ошибается…
Громкий крик отца прервал ход мысли. Этот командный голос, от которого обычно все сжималось внутри, что ставил точку в любом разговоре, что заставлял опустить голову и подчиниться воле отца. Вальден отпустил Лилиан, повернулся к девушке спиной и встал на пути у Роланда. Но сейчас эти слова, неприкрытая агрессия, что исходила от отца, лишь подпитывали азарт, будто в разгоревшийся костер добавили ещё сухих дров. Слова срывались с языка гораздо быстрее, чем за ними успевал проследить здравый смысл.
- Может, не мне, но обязан Эмили, обязан Элинор, обязан Лилиан в конце концов! Не слишком ли много людей затронуто, для секретных планов?!  Может, хватит уже пытаться сделать вид, что у тебя все под контролем, пока этот снежный ком не обрушился лавиной на наши головы?! Черт, да она уже несётся на нас, и всё из-за твоих вечных тайн!
Стоящий справа на маленьком столике подсвечник качнулся. Едва заметно, буквально на пару миллиметров, но это неуловимое движение прервало речь мужчины. Вальден всегда представлял свою телепатическую способность, как будто у него есть ещё одна пара рук. Длинных, невидимых рук. Так было легче с ней управиться. И теперь Вальден отчетливо почувствовал, как эта невидимая рука схватилась за подсвечник. Хорошо, что ему удалось уловить этот момент, ещё бы секунда и канделябр полетел бы на пол.
Эта ситуация немного отрезвила Дена. Он с шумом выдохнул. От крика в горле пересохло.
- Я просто хочу понять, что происходит. Чтобы помочь, чтобы выкарабкаться из всего этого.

Отредактировано Walden Santar (27 апреля, 2018г. 02:14:53)

В последнее время его самоконтроль напоминал весенний лёд – вроде бы основательный, как прежде, вроде бы крепкий и надежный, но на деле предательски талый. И это было плохо, это было неправильно, да вот беда – графа Бэкингема слишком занимали его большие лондонские игры, расчерченные планы и сложные ритуалы, поэтому на вещи столь тривиальные времени не находилось.
Словно издеваясь, сын вновь заступил ему путь.
Треснул подтаявший лёд.
Каждое произнесенное слово отдавалось болью в висках и оттого злили в сотню раз сильнее. Вальден смеет обвинять его в чем-то? Ставит под сомнение его решения, его поступки? Вменяет в вину Элинор? Ту самую Элинор, брак с коей изначально был одной большой ошибкой – ошибкой, которую он, Роланд, пытался предотвратить, но которую сын всё равно допустил? И теперь это его, Роланда вина?! Да что тут вообще происходит, черт побери?!
Гнев пополам с болью ослепили. Но за секунду до того, как что-то черное и ледяное захлестнуло с головой, за секунду до непоправимого, наперерез бросилась Лилиан. Голос ее – испуганный, отчаянный, и неожиданно крепкая хватка, и весь этот порыв должны были взбесить еще сильнее. Но, почему-то отрезвили.
Граф посмотрел на дочь – посмотрел сверху вниз, изучающее и выжидательно, как коршун рассматривает крольчонка. Сейчас Лилиан куда сильнее напоминала себя прежнюю, но… Всегда есть «но». Она напоминала себя прежнюю и раньше, вплоть до того, как вскрыла тайник.
– Сейчас ты отправишься в свою комнату. – Фразы пусть и звучали на полтона тише, чем раньше, но все равно выходили резкими, рубленными. – И не покинешь ее до моего особого распоряжения.
Затем взгляд обратился к Вальдену. 
– Если же ты действительно хочешь помочь, то собери от моего имени слуг и прикажи, чтобы никто не смел покидать без моего ведома дом. Позже я хочу поговорить с каждым из них. – Роланд освободился от рук дочери и сам взял ее за предплечье – без прежней грубости, но веско. – Пойдем, Лилиан.

К счастью, дети наконец-то опомнились и стали делать то, что им велено. По крайней мере, уводя дочь, Роланд от всей души надеялся, что Вальден выполнит его поручение, а не выкинет некий фортель по собственному разумению.
Он  шел не произнося ни слова, не опуская взгляда на Лилиан – так отец с дочерью покинули кабинет, так миновали коридоры, так вошли в спальню. Здесь граф отступил в сторону.
Некоторое время он молчал – ожидал, когда уляжется злость, утихнет боль и вернется возможность ясно соображать. Это всё, что сейчас нужно – тишина и немного времени. Спокойствие. Возможность подумать. Разложить всё по полочкам, представить по шагам, и… черт, как так могло получится? Как он мог быть так слеп? Так глуп? Как его – Роланда Сантара – могла обвести вокруг пальца собственная же дочь?
Или не могла?
Он раз за разом прокручивал в памяти всю сцену в библиотеке – с того момента, как распахнул дверь. Опять и опять мысленный взор цеплялся то за ритуал, который копировала Лилиан, то за пустое выражение лица самой девушки. Почему она так рисковала, вскрывая тайник пока он оставался в доме? Почему выдумала столь глупую ложь? Почему он никак не может отделаться от слов Вальдена и в ушах эхом гуляет «обязан Эмили, обязан Элинор, обязан Лилиан…»? Почему?..
Слабый голос дочери оторвал от собственных размышлений. Эти ее сбивчивые несмелые предположения, этот прерывающийся голос… она сейчас не лжет, не играет, верно? Она просто ошибается. Пытается найти простое объяснение непростым событиям.
«Или это я ищу оправдание?»
Все же в сумасшествие Роланд не верил. Знал, что порой оно действительно становится фамильной чертой, но так же помнил, как именно терял разум собственный отец. Нет, безумцы не вскрывают тайники. Он не даст себя провести. Больше – нет. 
– Болезнь твоего деда не имеет к произошедшему никакого отношения. – Он приблизился к Лилиан и остановился напротив нее, заложив руки за спину. – Ты хочешь сказать, что не помнишь, как оказалась в библиотеке и что там делала? Не помнишь, как копировала мои бумаги? – Чувствуя, как злость закипает наново, Роланд замолчал на несколько секунд. – Ладно. Предположим. И как часто в недалеком прошлом у тебя случались такие… пробелы? Как они велики – минуты, часы? Вспоминай, Лилиан. Всё. Любую странность. Любую мелочь. Говори. 
Если она попытается солгать, если проскользнет хоть что-то фальшивое, хоть что-то… он поймет.
Поймет ведь?

Либо дочь говорила правду, либо в ней дремал недюжинный талант лицедейки. И все же, допустим. Допустим, она не лжет. Допустим, действительно не понимала что творит. Нет, это определенно не было помешательством. То есть расслоение рассудка, конечно, явление не новое, однако, поверить в то, что сознание дочери очень удобно решило заинтересоваться делами ордена, Роланд не мог. К тому же, именно сейчас, когда все планы, все приготовления вышли на финишную прямую? Слишком для совпадения.
Впервые за весь этот безумный день граф позволил себе проявление слабости – на несколько секунд он прикрыл глаза, коснувшись пальцами переносицы.
Итак, отбросив ложь и безумие, что остается? Чужая воля. Дьявол, это совершенно не облегчает задачу!
Голос дочери, ее вопросы становились все более взвинченными, все более неприятными и странными.
Роланд открыл глаза, и во взгляде его на мгновение скользнуло недоумение.
«Что со мной?»
С ним что-то не так? Чушь. Он мыслит совершенно ясно. Его поступки, его слова имеют причину. Они рациональны. Так было раньше. Так есть сейчас.
…куда пропал наш последний кучер?
Конечно, всегда имеют место досадные помехи. Люди, которые дурно или неправильно справляются со своими обязанностями, и которые… страдают из-за этого. Если фигура мешает на доске, ее убирают. Так ведь было в Индии.
Или не совсем так?
Бред. Он знает, что делает. Он знает, зачем ввязался во всё это. Мир меняется, и тот, кто не успеет среагировать на изменения – мертв. Роланд Сантар успел. Он всё тот же – человек, который хочет лучшего будущего для собственной семьи. Который добивается этого будущего.
В ушах звенел голос Лилиан – что со мной?
Если его соображения верны, если с ней действительно произошло что-то… он всё исправит. Как обычно.
– Тебе нужно успокоиться. Сейчас же.
Голос звучал ровно, властно; Роланду казалось, что именно так он даст дочери понять – всё будет нормально, нельзя поддавать надуманной панике.
– Со мной, домом и слугами не происходит ничего, о чем стоило бы волноваться. Касательно же сегодняшнего инцидента… Я обо всем позабочусь, Лилиан. Тебе же стоит отдохнуть и воздержаться в ближайшее время от прогулок.

Среди его детей невоздержанность на язык и резкость суждений приходились, как правило, на близнецов. Старшие сыновья предпочитали трижды подумать, прежде чем сказать и сделать, а младшая дочь преподносила свое несогласие так мягко и осторожно, что оно и несогласием-то не выглядело. Однако, сегодня с Лилиан творилось нечто из ряда вон выходящее.
Дочь… обвиняла его? И в чем? В том, что дом сделался страшным? Но это же чушь, полнейшая чушь! Чего можно бояться здесь, в лондонском особняке? Роланд мог понять страх перед толпой, штурмующей Порфири-холл, мог понять его в Индии, где за улыбкой порой скрывалась ненависть, а в рукопожатии – отравленный перстень. Здесь же… здесь его семье нечего бояться до тех пор, пока он всё держит под контролем.
Но так ли это?
Лилиан совершенно не казалась послушной его воле. То, что произошло с ней и близко не являлось его планом. А Вальден? Откуда сегодня появилось это ослиное упрямство?
Роланда раз за разом окатывало чувство потери власти над ситуацией, словно он пытался поставить на курс корабль с сорванными парусами и пошедшим в разнос двигателем.
– Не вижу чего? Что за чушь ты вообразила себе? Что ты пытаешься вменять мне в вину, Лилиан? Глупость и леность слуг? – Чем эмоциональнее становились слова дочери, тем холоднее отрешеннее делался тон собственный. – То, что твои братья с сестрой выбрали карьеру военных моряков и проводят большую часть времени в плаваниях? Что же мешает тебе уснуть? Что внушает такой страх?
Возможно, если бы Роланд мог посмотреть на весь этот разговор со стороны: на дочь, пребывающую на грани истерики, на себя, взирающего сверху вниз, словно это был еще один трибунал военного преступника, вероятно, он бы сумел сам ответить на последний вопрос. Но графа Бекингема занимали иные вещи – он пытался выровнять сошедший с курса корабль.

Как так вышло, что из дознавателя – совершенно справедливо желающего разобраться в творящемся безумии дознавателя! – он превращался в обвиняемого? Вопросы дочери, ее претензии и не думали иссякать, они сыпались и сыпались – неожиданные, странные, несправедливые.
«Кто ты?» – звенело между ними – «Ты не мой отец».
Наверное, эти слова должны были задеть, но здесь и сейчас они вызывали лишь глухое, рокочущее раздражение. Ему хотелось рявкнуть, приказать, чтобы она замолчала немедленно, потому как понятия не имеет о чем говорит. Что в Индии он делал вещи худшие, несравнимо более страшные, пусть и не своими руками. Что и этот дом, и лондонские сезоны, и красивая сытая жизнь – всё это имеет свою цену. Что его секреты, его действия, его планы важны. Для всех них важны!
Но, черт возьми, с каких пор он должен оправдываться перед собственной дочерью?
…что с тобой происходит?
«Со мной всё…»
Словно в насмешку мигрень накатила с новой силой, сжав виски, и почему-то ярче яркого перед глазами встал последний кучер – из-за недогляда его кретина охромел коренник, и граф всего-то хотел проучить слугу. Просто… не смог вовремя остановиться.
«Со мной…»
Чего стоит случайная смерть какого-то идиота? Он помнил поле боя под Вихари. Помнил, во что превратился форт св. Марка после обстрела британской артиллерии. Помнил, каким стал мятежный Мадрас… и те жизни никто никогда не вменял в вину генерал-губернатору. Они были ценой победы. Или случайностями на пути к победе.
Роланд обратил потемневший взгляд к дочери.
– Со мной все в порядке, – каждое слово падало, как молот на наковальню. – И я не позволю разговаривать с собой в подобном тоне. Равно не позволю требовать от себя отчета и не собираюсь идти на поводу у твоих фантазий. Слышишь меня, Лилиан? Довольно. Ты забываешься. Мы продолжим разговор, когда ты успокоишься и вспомнишь, как себя вести.
Резко, по-военному развернувшись, граф направился прочь, и уже через несколько секунд за ним захлопнулась дверь.

Едва переступив порог дома, сняв верхнюю одежду, а трость прислонив в угол, Кристофер понимает, что что-то тут не так. В доме было тихо, слишком тихо... В последнее время и без того бесшумные слуги, тенями шныряющими по коридорам сейчас и вовсе куда-то пропали. Внутри начинало шевелится какое-то смутное беспокойство и появившийся навстречу Вальден ни коем образом не улучшил ситуацию.
- Подожди, давай еще раз: ты говоришь, что Лили была сама не своя, словно ходила во сне? – В который раз переспросил Кристоф, в горле неприятно щипало от тревожного волнения. Сантар пытался остановить бег нахлынувших мыслей, привести их в порядок и уложить по полочкам весь тот ворох информации и проблем, которые свалились на него за несколько минут, это состояние трудно объяснить, но, наверное, примерно так чувствует себя человек, если находится в водовороте, засасывающем его ко дну. Информация о том, что у отца был тайник Криса не сильно удивила - у каждого человека был скелет в шкафу – это нормально, многие же прикрывали этим самым скелетом куда более ужасающие тайны, отводя взгляд от истины и приковывая к наименьшему злу. Злость из-за раскрытия этих тайн, масштабы которой Вальден наверняка преувеличивал, тоже объяснима. Тайное проникновение и заглядывание в секретные материалы вряд ли были проступком, за который, если поймают, отделаешься разочарованным цоканьем языка. Наверняка отец просто вспылил, а Ден от непонимания ситуации и растерянности все приукрасил в своих мыслях, а вот поступку Лили Кристофер, как бы он ни старался, был не в состоянии дать разумное объяснение. Действия  сестры были совершенно не в ее стиле, это, черт возьми, даже в голове не укладывалось и вызывало неприятные ощущения.
- Как Лили вообще его обнаружила? – Крис поджал губу, мотнув головой, оглядев помещение и оценивая про себя, за чем именно охотилась их младшая сестра. Взяв в руки одну из книг, Кристофер сразу же заметил знакомые оккультные символы, некоторые из них он мог бы понять, но для этого требовалось время и более тщательное изучение, но в целом картина в голове стала потихоньку складываться.
Стоило ли говорить Вальдену то, что по его мнению происходит? Решить легко, нужно было лишь взвесить последствия двух решений. Что же будет, скажи Кристофер все как есть? Вернее, как он считает. Узнай Вальден, что эти странные и непонятные ему знаки имеют отношения к оккультизму - это, возможно, успокоит его, но вызовет еще массу вопросов и не на все Крис сможет ответить. Это как раз та ситуация, когда ее незнание освобождает от ответственности, возможно Роланд предусмотрительно для остальных умалчивает об этом, возможно у него есть на то причины и имеет ли Кристофер право просвятить брата в хотя бы малейшие подробности?  С минуту Крис не отзывается, вращая в руках подобранную книгу и задумчиво глядя на брата, о как ему сейчас хотелось, чтобы тема для обсуждения была куда менее мучительна, чем открывшийся выбор.
- Я не имею ни малейшего понятия, что происходит с Лили, но будь уверен, что отец не причинит ей зла, думаю он сможет нам объяснить, как только разберется сам. - Уверенно произнес Кристофер властно приподнимая подбородок, всем видом показывая, что верит в это.  – Но что насчет всех этих символов… - мужчина кивнул на тайник и тяжело вздохнул. Все не правильно. Он потирает лоб рукой. Это раздражает.
- Не знаю, слышал ли ты когда-нибудь об оккультизме.