Действо, проводимое на кладбище заключённых, действительно было крайне странным, похабным по отношению к самому месту. Странные женщины в вуалях, которые иногда обменивались между собой шуточками (это можно было слышать по их интонациям, хотя Сабрина совсем не могла разобрать слов) выставляли рядом с могилой множество причудливых предметов и вещей, пока мужики с механическим отупением делали три действия - онзить лопату в землю, надавить ногой, выкинуть горсть земли за плечо. И опять вонзить, надавать, выкинуть. Без усталости. без комментариев, без каких-то человеческих жестов, вроде поплевать на руки или переступить с ноги на ногу. Это их отупение неприятно контрастировало с каким-то пакостным оживлением женщин, ставящих оплетённые корнями камни, свечи и медальоны из перьев по земле, наверное в каком-то определённом порядке. Сабрине с её укрытия ничего не было слышно. и плохо видно, что именно из ритуалистики делают женщины. Но не смотря на кажущуюся бутафорность "инвентаря", животное и человеческое внутри девушки подсказывало - тут сейчас происходит что-то жуткое.
Лопата одно из копавших мужиков ударилась в дерево и он замер, как кукла потерявшая завод. Когда тоже произошло и с другим копальщиком, женщины с некоторым недовольством на них оглянулись, и одна махнула рукой:
- Что вы, увальни, доставайте уже, - это было сказано громким и властным голосом, потому фразу девушка расслышала.
Мужчины сняли с плеч верёвочные тросы, спрыгнули в могилу, просунули под гробом, и после неуклюже вылезли, даже не стряхнув с себя грязи и стали тянуть наверх. Удивительно, что всё это действие, происходившее не меньше двадцати минут, а может и получаса, до сих пор никто не прервал. Но ночь была темна, тиха, она оставляла Сабрину наедине с местом преступления и преступниками.
Мужчины вытащили гроб, и опять стояли над ним, пока другая женщина с досадным вздохом не потребовала его открыть. Марионетки. Бездумные марионетки. Иногда люди вырастают такими - недюжая сила и детский ум. Но даже ребёнок позволяет себе лишние жесты, а эти... они просто делали то, что им приказывали, будто лучшая разработка затонувшего корпуса или самый ужасный эксперимент Грита.
Они достали тело за руки и ноги, Сабрина видела, что это ещё совсем свежий труп, тощий мужчина в тюремной робе, даже без савана. За руки и ноги увальни донесли его до места, на которое третья женщина молча указывала тонким пальчиком. а потом по мановению её руки отошли в сторону и встали, жутковато уставившись в даль.
Женщины уже не хихикали. три стройные тени, они встали над телом, взялись за вытянутые руки, образовав над ним треугольник и заметил. Шёпотом, едва шелестевший траву, полтом тихий напев, потом уверенный голос. Одна единственная фраза, раз за разом, они повторяли её и у их ног что-то загоралось. Что - Сабрине было не разглядеть, пришлось подойти ещё ближе.
Слова, напевным хором летевшие над абсолютно пустым кладбищем, звучали на незнакомом ей языке. Это была жутковатая история другого мира, жутковатая и привлекательная своей неестественностью и порочностью. Сабрина уже могла видеть - разными огнями загорались камни, оплетёные корнями, в вершинах пентаграммы, на которой лежал мертвец. Странным запахом наполнялся воздух, стоячий и холодный, даже для ноября. Напев женщин в чёрном привлекал, затекал в уши, будто патока и пугал. Он был как приглашение, и он был, как предупреждение. Сколько времени он длился, минуту, две, десять? Всё будто замерло, а свечение камней дробило тени, исказило силуэты женщин, отражалось в абсолютно пустых глазах гробокопателей.
И вот это странное гипнотическое забытие разорвал то ли вой, то ли крик. Тело мужчины на пентаграмме стало извиваться, дёргаться, кривиться в агонии, пошло буграми, будто под кожей его что-то росло, и исказалось, исказалось... А он кричал, вопил, выл, не человечески, хрипло и жутко. Перекрикивая уже ставший властным и командным женский напев.
За какие-то жуткие полминуты тело висельника изменилось, преобразилось и встало. Оно было ужасно. Сейчас это создание одновременно напоминало нечто сшитое из разных тел людей... и животных. Уродливое, огромное и в тоже время опасное и хищное даже с расстояния. Оно встало в центре пентаграммы и замерло, и женщины перестали петь, а камни - потухли.
- Красавчик, - со смехом сказала одна из них, фривольно положив руку на тварь, - мессир будет доволен. Ах, ну посмотрите, я вложила в тебя всю душу, о мой прекрасный, - смеясь сказала она и почему-то эта фраза заставила двух других также весело и зло расхохотаться.
- Не плохо, для молодой, не плохо, - ответила вторая. Её голос был ленен и вальяжен, - Но это лишь пол дела, теперь он должен появиться, где ему следует...
- Стойте! - вдруг оборвала их третья. Этот голос был холоден и властен. И все замолчали, будто по мановению. Она медленно обернулась за плечо, уставившись прямо туда, где была Сабрина. Вытянула кисть руки, на которой, как оказалось, был намотан какой-то кулончик, и твёрдым голосом сказала:?
- Иди сюда.
И что-то внутри девушки, к её ужасу, тренькнуло и заклинило. И она просто встала из-за своего убежища и встала. Встала и пошла, прямо навстречу уродливой твари и женщинам, думая только о тонкой изящной, но когтистой руке, на которой висел кулон. - Ты всё видела, детка? Конечно всё.
- Ох, вы посмотрите какие волосики, Милдрет бы обзаводилась, - расхохоталась первая подойдя к Сабрине и фамильярно взяв её за волосы.
- Ей волосики, тебе глазки, - лениво ответила вторая.
- Тише вы обе! - властно оборвала третья. - Кто ты, детка, и что ты тут делаешь?