При взгляде на пожухшие вишни графа Бекингема почему-то не посещали мысли о садоводстве. Нет, он думал о том, что люди хотят и о том, что они получают. А еще немного – о превратностях пути между этими двумя точками.   
Роланд любил холмы и светлые леса Бекингемшира – те самые, которые пожрало море.
Еще он любил Средиземноморье – солнечное и бирюзовое, яркое и живое – именно туда они с Агатой отправились после свадьбы, проведя два месяца в путешествии по Италии и Греции. 
Увы, амбиции редко приводят в места, которые ты любишь. Чаще всего, это бунтующий Пенджаб. Или душная Бенгалия. Или Лондон.
Столица Империи напоминала сердце – старое, переродившееся, изуродованное жировиками и рубцами. Но всё еще сильное, всё еще бьющееся сердце. Пока оно живо, Лондон есть и будет центром одной большой игры. Пока оно живо, здесь его, Роланда Сантара, место.   
За окном, в желтоватом смоге ему чудилось что-то… Или кто-то? Гладкие, длинные тела, которые извивались, переплетались, разваливались, будто клубок отвратительных жирных змей.
Осень сгорит быстро. Затем придет зима – зима в доме с умирающим садом, в окружении мерзких туманных тварей. Зима в городе, который он ненавидит, и который теперь не может покинуть.
Как и все ненасытные божки, амбиции требовали жертв.
От собственных мыслей отвлек стук в дверь – тихий, несмелый, словно посетитель сам еще не знал, а надо ли ему сюда.
– Войдите.
Роланд лишь слегка повернул голову, краем глаза отметил темное платье и передник. Служанка.
– Сэр, стол накрыт в синей столовой, как вы и приказывали, сэр. Леди Лилиан уже спустились, сэр.
– Хорошо. – Он коротко кивнул, все так же глядя в окно. – Можешь идти.
Судя по шелесту юбок, девушка удалилась с такой готовностью, что еще чуть-чуть и это можно было бы назвать бегством.
Роланд слегка нахмурился.
Они все его боялись. Боялись, не понимая, что такими отвратительны хозяину еще больше, ведь испуганный человек отвратителен в принципе. Этот бегающий взгляд, манеры пойманной в трюме крысы, дерганная речь, готовая прерваться в любой момент… О Господь Всемогущий, чего можно достичь, если в собственном доме твои приказы выполняют трусы и ничтожества? Единственный из слуг на кого можно положиться – Кроули. Кроули умен – порой кажется, что слишком умен – но при этом верен. Редкое сочетание качеств. Из-за этого ему сходит с рук то, чего граф не простил бы никому другому. 
Синяя столовая встретила его запахами бергамота и свежей выпечки. Дочь действительно была здесь – Роланд отметил, что с каждым днем она все больше напоминает себя прежнюю. Возвращался румянец, улыбка перестала быть слабой и какой-то вымученной, а в голосе все чаще звучала прежняя живость.
– Здравствуй, Лилиан. Как твое самочувствие сегодня?
Заняв свое место во главе стола, с некоторым удивлением, Роланд обнаружил, что «Таймс» уступил первенство некой «Монинг Мирроу», тонкой газетенке на дешевой бумаге. Как правило, в подобных изданиях не печатали ничего потенциально интересного и можно было бы списать все на ошибку Кроули, если бы не одно «но». Кроули не ошибался. Собственно, поэтому он и пользовался столь глубоким доверием своего покровителя.

Верховая прогулка вовсе не выглядела хорошей идей. Совсем. Но широкая, светлая улыбка дочери – та самая, которая вызывала в нем ощущение тоски по чему-то очень хорошему, но давно позабытому – эта улыбка помешала отказать. В конце концов, почему бы и нет? Пожалуй, ей больше не стоит сидеть в четырех стенах. Да, пожалуй, не стоит.
Газетенка, тем временем, действительно оказалась самого среднего пошиба. И все же Кроули не сплоховал – в ней было кое-что способное заинтересовать.
«Герцогиня принесена в жертву!» – пошлый в своей крикливости заголовок, уже заставил нахмуриться. Неким шестым чувством Роланд понял, о какой именно «герцогине» пойдет речь.
Он понял и, к сожалению, не ошибся. Взгляд скользнул по строкам. Сперва бегло, по диагонали, затем куда более внимательно, цепляясь за имена и фразы.
Сидящую по правую руку дочь граф больше не слышал.
Ничего он больше не слышал, да и вкуса не ощущал.
Статья была просто огромной – целый разворот, и продолжение на двух страницах.
«Вопиющая некомпетентность офицерского состава», «полное отсутствие дисциплины», «неспособность контролировать…», «халатность, унесшая жизни…», «непрофессионализм» и далее, далее, далее… А практически после каждого эпитета так или иначе появлялась «лейтенант Аленари Сантар».
Когда он добрался до упоминания трибунала, закончившегося для лейтенанта «чудесным и совершенно «неожиданным» оправданием», то понял, что сжимает челюсти до боли.
Роланд медленно, как во сне опустил на стол чашку и газету. Так же медленно взял в руки колокольчик, с помощью которого вызывали прислугу.
– Мистера Кроули ко мне. – Голос звучал неестественно и бесцветно. – Немедленно.
– Мистер Кроули изволили уйти, сэр. – Зачастила служанка. – Никому не сказали когда…
Говорят, соломинка может сломать спину верблюда. Вот она, его соломинка: полуграмотная девка, которая отчего-то решила, что его интересует, что и когда изволил мистер Кроули.
То была секундная вспышка. Гнев ударил изнутри и превратился в силу – слепую, яростную.   
Одним движением он смел со стола все, до чего дотянулся: справа налево, прямо туда, где стояла девица полетели фарфоровые тарелочки, хрустальные вазочки и кружка с горячим кофе.   
– Я не спрашивал где он! – взревел мужчина, заглушая и женский крик и звук бьющегося стекла. – Я велел найти его!
Роланд поднялся так резко, что едва не опрокинул стул. Отвратительно. Все они отвратительны, бесполезные, тупые, никчемные… Они превращают его в какого-то полубезумного дикаря!
Ненависть ко всему миру – к писакам, которые позволили себе трепать имя его семьи в бульварной газетенке, к идиотам, которые служат в его собственном доме – эта ненависть пульсировала в такт биения сердца. Сильнее ненависти было только омерзение. Окинув всхлипывающую девушку брезгливым взглядом, Роланд отвернулся.
– Приведи себя в порядок. Убрать здесь всё.
Кровь все еще шумела в ушах, как после забега.
В несколько шагов он пересек столовую и замер перед окном, будто бы позабыв о всех, кто находился здесь же.

Человек более простой, наверное, пошел на поводу у сиюминутного порыва, явился бы в убогую редакцию «Морнинг мирроу» и разнес там все к чертям.
Человек более наивный подал бы в суд.
Однако, Роланд не был натурой ни простой, ни наивной. Любые открытые действия с его стороны привлекут ко всей этой истории еще больше внимания, и, в конечном счете, жадные ублюдки получат то, чего так хотят – скандал, увеличивший тираж их бульварного листка.
Нет уж. Он решит эту проблему, конечно, решит, но сделает это тихо. По-своему. Кроули наверняка покинул дом не просто так – предвосхищая реакцию и возможные распоряжения, он узнает настоящее имя журналиста, и имена тех кретинов, что распустили языки. Еще до того, как наступит следующее утро, станет ясно…
Легкое касание сбило ход мысли – мужчина повернул голову, с неким даже удивлением обнаружив рядом дочь.
Лилиан глядела на него снизу вверх, как ребенок; и сквозь тревогу, сквозь вопрос и непонимание, в глубине взгляда проступило то, что графу совсем не понравилось. Страх. Она боится его?
Нет, глупости.
Роланда едва ли можно было назвать ласковым отцом, но он всегда – всегда – действовал в интересах своих детей. Даже когда те разочаровывали его. А уж угрозой для них он не являлся и подавно…
– Твоя сестра. – Голос звучал резче, чем обычно, но то был лишь отголосок прежней вспышки. – Она – а вместе с ней и все Адмиралтейство – стали персонажами статейки в лживой, низкопробной….
Он замолчал, чувствуя, как снова закипает.
Нельзя. Не сейчас.
Пусть «Морнинг Мирроу» вне всяких сомнений являлась лживой и низкопробной, но определенный резонанс она вызовет. Равно, заинтересует журналистов других изданий, которые захотят урвать свою долю «правды» из этой истории.
– Лилиан, – теперь граф смотрел дочери в глаза, – я запрещаю тебе обсуждать последний рейс Аленари с кем бы то ни было. Ты поняла меня?
В том, что старшая сестра рассказала младшей куда больше, чем следовало бы, Роланд не сомневался и вовсе не хотел, чтобы этот рассказ пошел дальше.

Отредактировано Roland Santar (26 января, 2018г. 15:27:42)

«Бессовестный бред» в руках дочери удостоился лишь короткого, презрительного взгляда. Конечно, Лилиан видела во всем этом оскорбление для сестры, тогда как на самом деле каждое слово, каждая из мерзких инсинуаций были вызовом не самой Аленари, а тем, кто стоял за ней. И, пожалуй, в этот раз писаки зарвались, а близнецы, в свою очередь, могли выкинуть что-то еще больше осложняющее положение.
– Прежде всего, ей потребуется держать себя в руках. Ей и Александру.
Роланд глядел на утопающий в тумане сад, но не видел его.
На кого можно положиться в таком щекотливом деле? Кроули, без сомнения. Кристофер. На секунду кольнула досада – помощь старшего сына сейчас была бы как нельзя кстати, но граф тут же отбросил сомнения. Нет, они с Вальденом отосланы из Англии его же волей, и жалеть тут не о чем. Хоть здесь всё происходит так, как задумано…
Остается «Рассвет» - его связи и возможности.
Беспокоило ли его то, что должно было произойти? Нет. Уже нет. Еще в Индии, после нескольких неудач, он понял простую истину – невозможно успешно вести окружающих и одновременно видеть в них людей. Тогда, в прошлом, времени почти не оставалось, колония кипела, грозясь вот-вот захлебнуться кровавым бунтом. И Роланд решился – люди исчезли. Их заменили фигуры; все эти раджи, навабы, махараджи, послы, офицеры – все они стали лишь фигурами на подобии шахматных. Их приходилось передвигать в нужном порядке и сметать с доски в нужный момент.
Спустя несколько лет Индия будто бы покорилась. А фигуры остались. Они теперь окружали его везде, и если бы Роланд Сантар сумел взглянуть на себя прежними глазами, глазами человека, который когда-то покинул Англию ради поста генерал-губернатора, он бы увидел, что-то, что шокировало бы его, возможно даже напугало.
Возможно.
Но сейчас он смотрел и не видел – ни умирающий сад, ни отражение мужчины с жестоким прищуром коршуна. 
– Отправь эту мерзость в камин, там ей самое место. И, Лилиан, я не хочу, чтобы ты слишком много думала об этом. Всё будет хорошо. – Роланд вновь обернулся к дочери. –  Всё будет исправлено. У меня есть просьба к тебе – когда вернется сестра, я хочу, чтобы ты отвлекла ее и, если то будет необходимо, убедила вести себя благоразумно. Я рассчитываю на тебя.
Он отошел от окна, и под каблуком неприятно хрустнули осколки.
Теперь на звон колокольчика явился лично батлер – не худший вариант,  по крайней мере, он не дергался, не рыдал и не заикался. Уже что-то.   
– Я велел убрать здесь. В этом доме остался еще хоть один человек, способный исполнять свои обязанности?
– Прошу прощения, сэр. Всё будет немедленно исполнено, сэр.
– Когда мистер Кроули вернется, я хочу видеть его тотчас же.
– Да, сэр.
Последний взгляд на злополучную газету, короткий кивок дочери и граф покинул столовую, сопровождаемые почтительным поклоном дворецкого.

Кроули хорошо сработал. Быстро. И все же он не видел большой картины – так думал граф Бэкингем.
Бульварная пресса это что-то вроде Лернейской гидры – срубишь одну голову и скоро получишь две новые, позлее прежней. Поэтому источник проблем нужно было прижигать. Не подкупами, нет, Роланд не принадлежал к категории людей, которые пытались любой рот заткнуть деньгами. Это глупо, поощряет жадность и связывает собственные же руки… Слабый идее на уступки, сильный же всегда имеет рычаг давления.
Назначения. Куда угодно – хоть на транспорты в самые дальние рейсы. А как быть с теми кто окажется не в состоянии нести службу? Что ж, для них всегда найдется место в английском или даже восточном захолустье. Пусть спиваются там, где никто не воспримет их россказни всерьез.
Вот когда эта опасность будет устранена, тогда придет очередь «Морнинг мирроу».
А пока…
– …ни один чертов писака не должен до них добраться.
Голос дворецкого сбил ход мысли – прозвучал он неожиданно, неуместно, слишком громко да и обращался отнюдь не к владельцу кабинета.
Роланд обернулся к входной двери. В этом резком, хищном движении было что-то от гадюки, которая заметила шевеление травы и учуяла полевку.
Покинув свое место, граф сам направился к выходу – дверь оказалась приоткрыта. Очень удобно приоткрыта, так, чтобы это было практически незаметно для находящихся внутри.
А за ней, в полутьме коридора стояла его дочь.
Лилиан всегда являлась отвратительной лгуньей и лицедейкой, сейчас же у нее был взгляд человека, которого поймали, подловили на чем-то. Чертовски неприятный взгляд.
Взгляд, который граф слишком часто видел в своем доме.
Иногда – в последнее время все чаще и чаще – ему казалось, что в этой глупости, трусливости и нерешительности слуг было слишком много нарочитого. Словно люди вокруг играли роль кретинов, прятались за масками дураков, преследуя какие-то свои цели. Будто они наблюдали за ним, Роландом Сантаром, из-под своих масок.
Но то слуги. Собственную дочь в подобной ситуации довелось застать впервые.
Холодным взглядом он окинул девушку, а затем батлера поотдаль. Коротко кивнул.
– Заходи, Лилиан.
Спустя несколько секунд дверь захлопнулась за их спинами.
– Ты что-то хотела? Я не слышал стука.
Граф опустился на свое место за столом, тогда как Кроули отступил в сторону, замерев молчаливой фигурой.

«Услышала разговор. Случайно, надо полагать?»
Графу не нравилось то, как дочь прячет глаза, как она буквально сжимается под его взглядом. Снова и снова Роланда посещала неприятная мысль – неужели, Лилиан боится его? Но он никогда не был для нее угрозой. Никогда даже голоса на нее не повышал. Тогда откуда эта боязнь?
Или же он чего-то не знает? Взгляд ведь отводят не только, когда испуганы, но и когда пытаются что-то скрыть. Так неужели…
– Эта ситуация беспокоит нас всех, Лилиан.
Статья, ее возможные последствия, нежелательное внимание, которое она привлекла к их семье, к его собственной персоне – всё это беспокоило и злило. Но говорил ли он сейчас об этом или просто вторил каким-то собственным мыслям?
– Мое решение – всего лишь вынужденная необходимость. – Роланд вскинул руку в предупреждающем жесте, словно бы останавливая все протесты. – Ты видишь во всем только обиду для сестры, но на карту поставлено много больше. Репутация Адмиралтейства. Неужели ты считаешь, что кто-то вправе рискнуть ею ради нескольких матросов? Им надо было хорошенько подумать, прежде чем делать то, что они сделали. Ты уже давно не ребенок, должна это понимать.
Как-то незаметно в голосе прорезалось раздражение – то ли от необходимости разъяснять прописные для графа истины, то ли от самого факта, что он застал дочь подслушивающей у дверей собственного кабинета, а теперь она пытается критиковать его решения.
Впрочем, Роланд почти сразу вернул себе прежний тон – сдержанный и прохладный. 
– Решение это окончательное и обсуждению не подлежит.

Все слова о том, что зло можно искоренить не причиняя нового зла – ложь или самообман, годный для воскресной проповеди. Жизнь идет по другим законам, Роланд знал это.
Слова о тиранах с каменными сердцами, приносящих в жертву невинные жизни – ложь. Цель действительно оправдывает средство, Роланд знал и это тоже.
Дочь его сейчас напоминала ребенка, который схватив в руки томик сказок о смелых рыцарях и справедливых волшебниках, пыталась к нему апеллировать.
Но сказки – такая же ложь.
Роланд не понимал, почему дочь так дорожит этими совершенно незнакомыми ей людьми. Он не понимал ценности маленьких серых пешек. И не понимал, отчего лояльность его Лилиан – такой разумной, такой сообразительной Лилиан – досталась именно этим пешкам, а не собственной семье.
Роланд не понимал. Не понимал и оттого начинал раздражаться сильнее.
– Сегодня – одна газета. Завтра их опросит еще одна. Потом еще две. Ты уже не ребенок, Лилиан. Мне в самом деле нужно объяснять тебе разницу, между абсолютной ложью и ложью перемешанной с правдой? Мне стоит говорить, как сложно искоренить ту, вторую? Как она опасна? Как она может повредить всем нам?
Он ведь делал это всегда – чтил их интересы, как свои собственные, он вел эту семью и оберегал ее. И, черт возьми, не его вина в том, что их мир может сколько угодно призывать подставить вторую щеку, но на деле выживет тот, кто вырвет око за око.
– Довольно, – граф постукивал пальцами по столу, выдавая нетерпение и неудовольствие. – Это пустой разговор.