Brimstone |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Brimstone » Завершенные эпизоды » Дочь профессора
ГМ (за миссис и мисс Манро) и Аленари Сантар
6 сентября 1886, дом семьи Манро
Сила обещания в его исполнении. Аленари Сантар пообещала проследить за судьбой дочери профессора Росса Манро. Поскольку престарелая мать профессора, миссис Манро, была в глубоком трауре по сыну, Аленари отправила письмо с соболезнованиями и пояснением, кем приходится погибшему. К удивлению, ей не только ответили письменно, но и попросили приехать несмотря на приличия.
Предписания консервативного английского общества всегда уделяли особое внимание смерти. Уважение к покойникам было ещё более торжественным, чем уважение к девственности женщины, и требовало от матери тосковать по единственному сыну за закрытыми ставнями в доме лишённом украшений.
Аленари могла помнить это тягостное обязательство, когда багровый Порфири-холл стал ещё и чёрным и даже фарфор с каминной полки был упакован в сундуки и убран на чердак. Роланд относил траур по жене по всем канонам.
Дом же профессора, современная постройка с заимствованием каких-то греческих мотивов, удивлял домашним уютом. Уже на пороге, когда приятного вида горничная приняла у леди её верхнюю одежду, Аленари встретил персидский ковёр и пьедестал, на котором красовалась мавританская ваза. Вдоль стены лестницы висели гербарии и фотографии, порой даже вырезки из газет, стараниями багетной мастерской оформленные в рамочки и под стекло. Сбоку от лестницы, дальше по холлу, куда и повели Аленари, была уютная светлая гостиная, где в углу приютилась скрипка и контрабас, накрытые кружевной шалью, на каминной полке тесно-тесно стояли диковинки, очевидно привезённые из разных стран, была полка с книгами (не самое частое украшение гостиной), огромный вазан с диковиной пальмой и странное лоскутное одеяло, похожее на индийское народное творчество. Особенно бросались в глаза диковатые и даже жуткие статуэточки из чёрного оникса, очевидно изображавшие женщин. Всё в этом доме дышало атмосферой активной и увлекательной жизни... которая недавно прервалась.
- Эту статуэтку Росс привёз мне с Африки, - раздался за спиной Аленари старческий голос. Когда девушка обернулась, то увидела очень пожилую и очень благообразную старушку, едва достающую офицеру до груди. Седой с русым пучок волос был аккуратно собран на макушке. Женщина была средней комплекции, с некогда красивым лицом, которое сейчас стало гротеским и даже немного пугающим. Огромные светлые глаза, невероятное количество морщин, но при этом, какая-то стать и приятная ирония, скользившая во взгляде. Она ощутимо опиралась на трость и была одета в чёрное без украшений. - Посчитал, что у меня может быть интерес к мавританским женщинам. Признаться, можно было даже не расписывать эту их привычку удлинять себе шею кольцами, чтобы отвадить меня от Африки. Достаточно было привезти эти статуэтки. Теперь я пугаю ими особо нежелательных гостей, говорю, как они мне нравятся. Вы, очевидно, не из таких гостей, бросьте эту гадость, она для миссис Фарфурт, когда той вздумается прийти мне соболезновать.
Миссис Манро, говоря всё это, прошла в комнату и медленно опустилась на кресло, на мужской манер выставив перед собою трость.
- Итак, мы начали знакомство неформально, - сказала она коротко, кивая на кресло напротив, - также и продолжим. Маня зовут Магдала Манро, можно Мэгги. А вы, стало быть, дочь Агаты?
«Надо было остаться дома. Написать в ответ что-то очень вежливое, выразить еще тысячу соболезнований, заверить, мол, не смею вас тревожить в такой час. И остаться дома. Надо было».
Эти, безусловно, полезные мысли настигли уже в холле, когда позорное бегство перестало быть вариантом. Шутка ли, лейтенант-коммандер откровенно трусила. Как правило, она нарушала неписанные законы общества с особой смесью бахвальства и удовольствия; одевалась, как мужчина, говорила, как мужчина, вела себя, как мужчина, и любому недовольному готова была продемонстрировать нашивки, которые давали на все это право. Однако, здесь и сейчас привычная бравада изменила ей – Аленари не могла отделаться от чувства, что оказалась не там, где должна быть, что делает что-то совсем не то и не так. Робость эта заставила сменить мундир на темно-синее платье и взять гербовый экипаж. Волосы, собранные на затылке во что-то сложное здорово оттягивали голову назад, отчего еще по дороге разболелась шея. Уверенности в себе это, естественно, не добавило.
Этот дом навевал на нее совершенно дикую смесь чувств – любопытство, застенчивость, приглушенную виноватость и тянущую безнадежность, будто пришла искать человека, которого совершенно точно здесь нет. В окружении этих странных, чуждых друг другу, но при этом складывающихся в удивительно цельную картину вещей, она ощущала себя не лейтенантом флота, а школьницей, которая насмотрелась на глобус. И повела себя ненамного умнее, чем школьница, потянувшись к заинтересовавшей статуэтке.
Африканские вещи притягивали ее по-особому: красотой граничащей с уродством, странной, далекой от европейских канонов и все же не лишенной собственного очарования.
Прозвучавший за спиной голос заставил вздрогнуть – Аленари едва не выронила статуэтку.
«Очень в моем духе – явиться в дом к скорбящим людям и начать ломать их вещи».
Миссис Манро выглядела именно так, как и ожидалось, но ироничный тон напрочь не вязался с образом благообразной старушки в траурном платье. И это сбивало с толку так же, как всё здесь.
«Средство от миссис Фарфурт» отправилось обратно на полку. Аленари же замешкалась с ответом. Она не помнила, когда в последний раз ее узнали, как «дочь Агаты». Так сложилось, что за спиной всегда возвышалась фигура отца, в колледже, на службе, в свете, да везде она была «дочерью Роланда».
– Старшая из двоих, Аленари Сантар. Благодарю, за то, что вы согласились встретиться со мной…. Мэгги.
Лейтенант послушно опустилась в предложенное кресло, чувствуя, как чертов турнюр занял большую его часть. Упоминание матери, словно по мановению волшебной палочки вымело из головы заготовленную заранее громоздкую речь полную соболезнований.
– Вы знали мою мать?
Почти тут же «дочь Агаты» прикусила язык, понимая, что разговор свернул куда-то не туда, но слово, как говорится, не воробей.
- Старшая из каких двоих, милочка? - иронично, но вежливо уточнила миссис Манро. В её тоне даже "милочка" прозвучало как неопределённое обращение, а не издевательство. Хотя, смотря на эти глаза охотно верилось в большие возможности язвительности старой леди. - Моя крестница так рьяно подошла к выполнению супружеского долга, что я в какой-то момент потерялась, - сказала она с очаровательно старческой рассеяностью. Почти наверняка напускной, - Я помню старшего, на его рождение я ещё приезжала в Порфри-холл, у него вроде имя заимствовано у Христа, с рождением второго я писала ей поздравительную открытку, но потом вас стало слишком много, - растерянность сменилась смехом, потом женщина дважды ударила палочкой по полу и всё та же скромная горничная внесла явно приготовленный в момент прихода Аленари (то есть загодя) чай.
- Пока ваш батюшка был третьим сыном, мне ещё было не зазорно поддерживать связь со своей крестницей, потом всё стало меняться. У меня из любопытного шалопая рос молодой учёный, у неё - наследник фамилии. Впрочем, Агата была до наивного счастлива с Роландом, но что-то не позволило ему пригласить меня на похороны. Я думаю, порода, - Она хмыкнула, отпивая чая и смотря на Аленари со смехом, а не с обидой, - Когда я крестила Агату, я была породистой сукой, женой породистого кобеля, который был раза в три старше меня. Поздновато он о детях подумал, с его то чреслами я бы ему наследников не подарила, даже желай этого. Потому на его похоронах я не плакала. А вот о смерти вашей матери я узнала из газет и в форме строчки о том, что вдовый граф Роланд Сантар стал генерал-губернатором Индии. Его не беспокоит в такие вот моменты икота? - участливо спросила старая леди, - Нет, а должа бы, если хоть какое-то из суеверий правда. А вы похожи на неё. Немного правда. Тоже немного квадратный овал лица, те же губы, глаза... ну не совсем. У вашей матушки были глаза такого оленёнка, что половина двора готова была на подвиги или безрассудство ради них. И почему подвиги совершали? Безрассудство хотя бы оставляет приятные и весёлые темы для распития чая с молодыми, красивыми и не очень любящими общество старых. Я за свою жизнь сделала не очень много, но второе замужество можно к таким отнести.
Она отпила ещё чаю, из необычного тонкого фарфора с этническим узором. Явно ещё одна диковинка.
- Манро был увлечённым человеком. Отец Росса. Молод, кудряв, черноволос, моложе меня на 6 лет, прекрасное сочетание для ужасного поступка, правда? - Она весело подмигнула Аленари. - Его я тоже не похоронила лично. Африканская малярия съела раньше любопытства и моей сварливости. Росс почему-то посчитал, что так умирают герои. Я так понимаю... он всем пошёл в отца, не только кудрями, глазами и волосами?
Миссис Манро улыбалась, как могла улыбалась, только взгляд всё равно был внимательный и глубокий. Внимательный и готовый, как казалось, принять любую правду. Может так оно и было, может быть она играла, эта женщина со сморщенным невзгодами жизни лицом.
Так сложилось, что подобным пожилым леди Аленари Сантар не нравилась. Во-первых, потому что сама леди не являлась. Во-вторых, упомянутые неизменно считали ее грубой, дерзкой и наглой выскочкой (последний факт раздражал уже саму Аленари, потому что пожилые леди были отчасти правы). Зная всё это, где-то глубоко-глубоко в душе она готовилась защищаться. Заранее.
А сейчас слушала и сознавала, что защищаться не от кого. Незачем. И платье это напялила совершенно зря. Потому что Мэгги Манро, кажется, поняла бы и лейтенантские нашивки, и откуда у них всей этой службы ноги растут, и много-много всего, может даже что-то, чего сама Аленари сама пока не понимает.
Крестная мать ее собственной матери.
Верь она в мистицизм – назвала бы это судьбой. Однако, лейтенант-коммандер верила только в совпадения.
Также она верила в то, что говорила эта женщина – правду, приправленную все той же ироничной улыбкой. Правду, которую обычно принято замалчивать. Верила, в то, что отец даже не потрудился сообщить миссис Манро о смерти ее крестницы. Верила, что похожа на мать совсем «немного» – те самые глаза олененка унаследовала Лили, вместе с характером и аурой теплой, сияющей нежности. Верила, что именно безрассудства стоят воспоминаний и улыбок, а вовсе не стерильная и совершенно безрадостная жизнь ради репутации. Верила в то, что эта женщина действительно любила своего второго мужа.
Она слушала все это, не чувствуя себя ни удивленной, ни задетой. Пила молча чай и улыбка плясала в глазах.
А затем Мэгги Манро задала свой вопрос, и смешливые искры во взгляде погасли.
– Да. – Голос звучал спокойно и веско, таким Аленари сообщала факты, оспорить которые было просто невозможно. – Так уж вышло, мне нередко приходится смотреть, как умирают герои. Разные. По-разному. И ваш сын… мистер Манро, он умел и знал кое-что поважнее. Как они живут.
Откровенность за откровенность. Лейтенант Сантар уважала героическую смерть, но куда больше она уважала способность шаг за шагом делать что-то сложное, почти невыполнимое. Делать вопреки. Жить героем на ее памяти было куда труднее, чем умереть им.
– То с чем мы там столкнулись… меня никто не учил с таким справляться. Ни отец. Ни офицерская школа. А он справился. И помог мне. Спас меня. Не как даму в беде, без всей этой театральщины… По-настоящему.
«Он меня спас, а я его – не смогла».
Она хотела это сказать, но не сумела. Не достало смелости.
Это всегда неловко, когда сильные люди пытаются сдержать слёзы, и остаться непринуждёнными. Миссис Манро выдохнула, наверное чуть более шумно для обычного вздоха, отвела глаза картинам, картам и вздёрнула подбородок.
- Глупый мальчишка, всё-таки, и почему по дедовой линии прагматизм не унаследовал? - только руки крутят набалдашник трости, будто им нет покоя, только сидиться не ровно, только глаза чаще моргают, - Думаю, дал вам пару наставительных уроков напоследок, он это у меня любил, вечный профессор, - на профиле Мегги появилась и застыла там то ли улыбка, то ли ухмылка, болезненная и светлая одновременно. Взгляд в прошлое, которое не изменить. Она выдохнула и потянулась к кружке с чаем, мимолётная дрожь в руке была, но прошла, - В прочем, фразу: "он погиб героем", - я уже читала в телеграмме, давайте честнее, офицер, вам ведь приятнее такое обращение. Я хочу и имею право знать, как погиб мой сын и почему. Росс не верил, что душа может быть более или менее спокойной в посмертии от забвения, но я слишком стара и родилась ещё в те годы, когда ежевоскрестный поход в церковь был не просто традицией, а Напалеон ещё не подавился Ватерлоо. Я хочу знать всё.
Далее, Аленари рассказывала, а Мегги Манро слушала. Внимательно, молча, иногда поднимая брови, инога хмурясь, иногда переспрашивая, будто пытаясь уличить во лжи, иногда саркастично язвя. Было видно, что этот долгий рассказ она использует ещё и как время собраться. К женщине вернулось её ироничное спокойствие и собранность, а последние печенья в вазочке закончились, и им заварили новый чай. Тогда, когда повествование дошло до ранения профессора в лёгкое, дверь в квартиру ощутимо хлопнула и по коридору раздался быстрый и чеканный "тук-тук-тук". Он проследовал к лестнице, но вдруг замер, развернулся и так же решительно протукал в сторону гостиной.
На пороге возникла девочка, лет 10-11, худая, среднего роста, одетая в самое традиционное из детских траурных платьев, застёгнутых до последней пуговки. Из её причёски непослушно, или по случайности, выпало несколько таких же тёмных прядей, стоящих торчком из-за кудрявости, а на лице были явные следы слёз, так же явно тщательно (до красноты, затёртые). Она обнимала огромную стопку книг и выглядела бы жалостливо, если бы не взгляд.
Он Осуждал. Он смотрела на чай, плюшки, пожилую Мэгги и прямо таки полыхал праведным негодованием.
- Бабушка, доброго дня, - пищало это нечто, официальным до комичности тоном, - Я понимаю тяжесть вашего одиночества, но вынуждена напомнить, что в месяцы глубокого траура неприл... не принято принимать гостей.
- И тебе не хворать, юная ещё не леди, - хмыкнула старушка, моментально заставив девочку надуться обиженным хомячком. - В твоих списках правил приличия не сказано, что сначала здороваются с гостем, а потом, и не прилюдно, высказывают какие-либо негодования.
Хомячок покраснел, повернулся к Аленари, причём всем корпусом, всё также обнимая книги.
- Добрый день, - затараторила она как по заученному, - Меня зовут Генриетта Манро, очень приятно, что вы нас посетили.
Мэгги украдкой закатила глаза, спрятав смешок в чашку.
Сказать по правде, вся эта история ее уже порядком достала — ничего в ней не было, захватывающего, любопытного или приятного, а пересказанное десятки раз здорово навязло на зубах. Но теперь ее собеседник – не посторонний человек, что слушает жутковатую байку, не чиновник адмиралтейства, не кто-то из родных или друзей, к которым она, в конечном счете, вернулась живой и здоровой.
Впервые Аленари рассказывала о проклятом острове, чувствуя, как ступает по весеннему льду. Впервые она тщательно подбирала слова.
Жаль, саму историю это облагородило мало.
Она, в самом деле, очень хотела бы ответить на вопрос «почему погиб профессор Манро?», но, увы, не могла. Потому что опытные офицеры каким-то фантастическим способом прохлопали бунт, в котором оказалась задействована половина команды? Потому что гребаное Адмиралтейство – все эти умные, важные индюки, попытавшиеся свалить свою вину на ее плечи, будто ей мало собственной – все они укомплектовали экипаж «Сильвер датчес» двумя десятками отборных фанатиков? Потому что двадцать лет назад кто-то что-то натворил, нормальный мир превратился в хрен знает что и на островах теперь кровью потчуют какую-то мразь?
Увы еще раз, оправдания «я нечаянно» и «это вон те дяди виноваты» не работают у взрослых людей.
Аленари подходила к самой сложной части своего рассказа, слова подбирать становилось все труднее, когда ее самым неожиданным образом прервали.
Девочка – большеглазая, вихрастая, какая-то совершенно внезапная со своей кипой книжек – начисто сбила настрой. Она вернула лейтенанта-коммандера в нормальный Лондон, в гостиную, ко второй перемене чая, а заодно напомнила этому лейтенанту причину собственного визита.
Значит, вот она – ребенок, которому достался самый неподходящий «присмотрщик» на свете.
Первое, что поняла Аленари – в доме Манро дочь и внучку воспитывали совсем не так, как то было принято в ее собственной семье. Нет, они с Алеком никогда не являлись примерными детьми, и шалости их, порой, были далеки от безобидных, но вот границу между собой и взрослыми все дети Сантар знали очень хорошо. В самых диких фантазиях Аленари не представляла, как вваливается в кабинет к отцу или деду и в присутствии посторонних отчитывает его! Да проще, наверное, королевскую мантию жеваной бумагой заплевать, казнь и то милосерднее будет.
Однако, мисс Генриетта Манро, похоже, таких сложностей не знала.
И, несмотря на собственное удивление, Аленари едва удержалась, чтобы не рассмеяться – слишком уж забавно смотрелись эти «неприличные гости» с «очень приятно». Такое себе нашествие викингов, но так и быть, проходите, топор кладите на комод, щит – под вешалку.
– День добрый, мисс Манро. – Серьезность тона она поддержала. – Я – Аленари Сантар, офицер флота Ее Величества. Рада знакомству. И я очень благодарна вашей бабушке, мисс, за то, что она согласилась встретиться со мной, несмотря на горе, которое постигло вашу семью.
Можно было увидеть эти мыслительные процессы в глазах девочки, как в прекрасном зеркале. Она замерла, перебирая в голове все фразы, которые уместны в таком случае, все обращения и все напутствия, которые следуют за этим.
- Приятно познакомится, - наконец поспешно выдала она, самую очевидно уместную фразу. - И всё же... - девочка сбилась, понимая - плохое начало беседы. "И всё же", - начало отрицания и несогласия, подсказывал ей разум, а насколько уместно не соглашаться сейчас и с чем? Под ироничным взглядом бабушки она стала тушеваться ещё больше, а от этого, очевидно, злиться. - И всё же, я сейчас не готова принимать гостей. Это... не правильно по отношению к папе.
- Это единственно правильное по отношению к Россу, Генри, - вмешалась в разговор Мэгги, сложив обе иссушенные руки на трости, - Офицер Сантар была с твоим отцом на том корабле. Она его хоронила и она единственная, кто знает правду. И я хочу её слышать.
На мгновение лицо девочки дёрнулось, как бывает, когда кто-то близок к тому, чтобы заплакать. Но она плотнее прижала к себе книги и сжала губы так, что те побелели.
- Простите, что прервала вашу беседу, - сказала она вдруг, резко и совсем неизящно присела в нелепом книксене и вдруг выбежала из комнаты, так что только деревянные каблучки и стучали по лестнице.
На лице старой женщины на секунду промелькнула вина и досада, она переложила сухие руки одна на другую, в неловкой паузе, пока шаги внучки затихали на втором этаже.
- С мальчиками всегда проще, - невпопад сказала она и вздохнула.
В том, как держалась Генриетта Манро, в том, как она говорила, как хотела казаться старше и серьезнее, как защищала «правильность» и приличия, было столько искренней и детской смелости, что лейтенант-коммандер – та самая лейтенант-коммандер, которая могла вышколить пятьдесят мужиков орудийной прислуги – поневоле замешкалась. Она молчала до самого завершения диалога между бабушкой и внучкой, с некоторым даже удивлением понимая, что Генриетта ей скорее понравилась. Даже несмотря на явную дерзость поступка. А может, именно поэтому? Ей понравилось то храброе упрямство, с которым юная мисс Манро готова была отстаивать свои правила хоть перед собственной бабушкой, хоть перед абсолютно незнакомым человеком. И это без надутых губ, капризного нытья, плаксивых нот – самых популярных девчачьих инструментов.
Иллюзию нарочитой взрослости подпортило только бегство – такое отчаянное, что Аленари ощутила укол виноватости и жалости.
Да, пожалуй, ей было жаль девочку – не только потому, что та потеряла отца, но и потому что в своей комнате осталась с этой потерей один на один. Когда ушла Агата, и мир взрослых дал первую трещину, у детей Сантар по-прежнему оставались они сами. У нее был Кристоф такой уверенный в себе, что он казался неуязвимым, словно какой-то Ахилл. Был Вальден – надежный и сильный, и она верила в него, как верила в день после ночи или весну после зимы; был Алек – человек, которому можно было доверить совершенно всё, абсолютно любые слова или мысли, какими бы глупыми или странными те не казались. Была Лили – Лили, один взгляд на которую помогал улыбаться и отталкивать солоноватую тоску. Даже вне мира взрослых им всегда было на кого положиться, кому довериться и о ком заботиться.
Вся же семья Генриетты теперь заключалась в пожилой женщине напротив.
– С мальчиками всегда проще.
Аленари проглотила совершенно неуместное «Вам просто не довелось воспитывать моего брата-близнеца», и заговорила с легкой понимающей улыбкой:
– Смелая девочка. И честная. Когда я была в ее возрасте и училась в колледже, то очень скучала по этим качествам в окружающих.
Колледж святой Стефании – «Галеры для юных леди» – как именовала его сама Аленари, являлся темой поистине неисчерпаемой, но здесь и сейчас лишней. К тому же, появление Генриетты само собой повернуло разговор в нужное русло.
– Я хочу, чтоб вы знали, Мэгги, мистер Манро, он попросил меня кое о чем прежде чем…
«Почему мне так сложно это сказать? Умер. Погиб. Я говорила эти слова десятки раз. Я убивала сама. Так почему же?...»
– Сказал, что у него есть дочь. Попросил, чтобы я присмотрела за ней, и… – не было в голосе Аленари заискивания и фальшивого участия, только спокойствие человека, который принял для себя какое-то решение, пришел куда-то и теперь стоит на пороге в ожидании. – Я понимаю, Мэгги, понимаю, что вы видите меня впервые в жизни, но если вы позволите, если появится что-то, что я могу сделать – я готова это сделать. Я хочу это сделать.
«Может, я совсем не похожа на собственную мать, но я и не мой отец. И я помню тех, кому обязана. Без оглядки на породу».
Когда человек погружён в свои воспоминания и выводы, когда где-то там, за непроницаемыми глазами идёт мыслительная работа, принято говорить - погружён в себя. Именно так, глубоко была погружена в себя миссис Манро, но в тоже время, она была тут. Аленари могла видеть себя в её глазах, как в зеркале, но не видеть того, что о ней думают, потому что лицо Мэгги после этой фразы стало спокойным, но в тоже время собранным. И она молчала, не спеша ни вздыхать, ни расспрашивать, просто смотря на девушку напротив. Лёгкое и странное напряжение, не свойственное таким сценам ненадолго повисло в воздухе.
Потом женщина вздохнула и стала говорить. Медленно, растягивая слова.
- Вы ещё служите, офицер Сантар, сколько времени вы бываете дома? И в вашем ли доме вы бываете? Сколько времени вы тратите на дружеские вечера, на выслугу, на море? Ещё больше, чем Росс тратил на науку. И он мог работать из своего кабинета в Лондоне, а вы - нет. Я всегда славилась излишне резкой прямолинейностью, и такой буду и сейчас - вами движет чувство долга, и оно не является плохим. Но вы не вполне понимаете, что значит - взять ребёнка на попечение. Более того, вы не готовы к этому, потому что это требует определённых жертв.
Женщина выдохнула, взяла кружку с чаем и отпила, наверняка просто давая Аленари время на принятие сказанного, или на протест. Продолжила она уже звучавшим в комнате ироничным и бойким тоном:
- Конечно последняя воля умирающего свята, но Бог всемогущий, какой бред порой говорят на смертном одре. Мой вот отец просил продать его собак заводчикам, чтобы порода не вымерла, а собственным детям забыл сказать и доброго слова. Вы, конечно, всегда будете желанным гостем в нашем доме, сможете видеться с Генриеттой, если только та не забаррикадирует от вас двери и дарить ей подарки, если захочется её порадовать. Но ей сейчас нужен... постоянный уход. И наверное, мне стоит к ней подняться сейчас.
Мэгги поднялась давая пример гостье. На лице женщины снова мелькнула приветливая и мягкая улыбка.
- Я была рада увидеть вас, Аленари (мне можно называть вас просто так?), и буду рада увидеть снова. Пусть вы не Агата, но мне приятно видеть её маленький след в этом мире, ещё не запертый на все семь замков Роландом Сантаром.
По закону жанра Аленари ожидала буквально чего угодно, кроме того, что услышала. В самом деле, она поняла бы и вежливую благодарность и корректный – а, может, и не очень корректный – посыл к черту. Однако, вместо этого миссис Манро начала методично перечислять причины, по которым лейтенант-коммандер категорически не годилась в матери. Те самые, которые лейтенант-коммандер и сама знала назубок, по которым давным-давно поставила крест на собственном замужестве и всем, что с ним связано.
Нет, ну в самом деле, кто в здравом уме даст ей воспитывать ребенка? Настоящего живого ребенка? Не это имел ввиду профессор Манро, совершенно точно не это. Он же был знаком с ней, он точно понимал, что более неподходящего человека на роль приемного родителя еще поискать и не найти, это его «присмотрите, чтобы все нормально было» наверняка означало «помогите, если понадобится помощь», а не «заберите мою дочь к себе и вырастите из нее черт знает что». «Все нормально» это когда Генриетта Манро сыта, одета, обута, в безопасности, получает хорошее образование, может позволить себе милые пустячки, которые существенно скрашивают жизнь, вроде, красивых платьев, дорогих книжек или поездки в комфортабельном экипаже. Всё это Аленари готова была предоставить по необходимости. Еще она готова была решать проблемы. Что она не готова была сделать, это испортить юной мисс Генриетте жизнь своими попытками сойти за родителя. Черт, это даже в собственной голове звучало безумно! Не думает же Мэгги всерьез, что она явилась сюда, дабы претендовать на ее внучку? Это дико в любом случае, и вдвойне дико учитывая обстоятельства…
Во время затянувшейся паузы Аленари с тщетной надеждой заглянула в свою чашку, жалея, что чай не может превратиться во что покрепче.
– Справедливо.
И она собралась было объясниться, сказать, что вовсе не хотела лезть в их семейные дела или что-то в этом роде, однако миссис Манро продолжала говорить, и предложенный ею вариант оказался действительно… неплохим. Да нет же, он был очень даже хорошим! Ничего страшного не случится, если она порой будет видеться с юной Генриеттой, просто беседовать, проверять все ли в порядке, не нужно ли чего-то… Она может привозить ей подарки, какие-то диковинки, может выяснить, чем девочка интересуется, что любит и как-то порадовать ее. И, что важно, за эти визиты юная мисс Манро точно не успеет набраться от лейтенанта Сантар ничего лишнего. Да, предложенный вариант был идеальным.
Аленари поднялась на ноги вслед за хозяйкой, чувствуя ту приятную легкость, которая приходит вместе с хорошим и правильным решением. Улыбаясь, кивнула на просьбу называть себя по имени – «леди Сантар» применимо к ней звучало слишком высокопарно, а «офицер» - строго.
– Поверьте, Мэгги, запереть меня на семь замков отчаялся даже отец. Спасибо вам за… всё. Я не знаю когда получу следующее назначение на корабль, но прежде чем уйти в море надеюсь хотя бы на еще один визит.
Покидая этот дом, она испытывала двоякое ощущение. С одной стороны это была странная, очень-очень-очень странная беседа. С другой, как бы парадоксально это не звучало, разговор с Мэгги Манро позволил вздохнуть свободнее, легче и ненадолго оттолкнуть в сторону всю ту непонятную – и зачастую неприятную – муть, которой полнилась в последнее время жизнь лейтенанта-коммандера Аленари Сантар.
Вы здесь » Brimstone » Завершенные эпизоды » Дочь профессора
