Венеция.
Жемчужина Северной Италии. Бывшая владычица Адриатики, подарившая миру Тициана, братьев Беллини и еще целую плеяду художников. Палаццо и церкви — сплав французской готики и мавританской вычурности. Змеистый Канал Гранде, плеск волн и остроносые гондолы. Венеция. Самый романтичный город на земле. Где же в этом городе могла оказаться леди Аленари Сантар? Ну конечно в портовом трактире «Иль Нуво Галлеоне» за игрой в «девятку».
Шел пятый, последний круг. Собирали кон. В центре стола разномастной кучей уже лежали ассигнации, монеты, серебряные часы и женский браслет, ранее явно бывший шейной цепью.
Лейтенанту Сантар карта шла. Итальянскому офицеру напротив — нет. Из денег у него остались две серебряные лиры, и после коротких колебаний мужчина выложил на стол потертый кожаный чехол. Внутри оказались какие-то пожелтевшие листки — света было мало, получалось рассмотреть лишь то, что исписаны и расчерчены они вручную.
— No. Soldi. — Аленари нахмурилась, кивнув на кипу бумажек. Тоже еще! Если ей понадобится дневничок, она сама может мемуары настрочить, да такие, что Фрэнсис Дрейк обрыдался бы.
Итальянец как-то вскинулся, затараторил на своем цэ-кающем и эль-кающем языке, да так быстро, что Аленари, знающая итальянский на уровне «корабль стоять, я ходить», вообще перестала что-то понимать. Треверс — третий лейтенант, составивший ей компанию в этой эскападе и сидящий за тем же столом — легонько дотронулся до локтя, покачал головой, мол, ну его.
Ну так ну.   
После раздачи на руках оказалась трефовая девятка. Определенно, лейтенанту Сантар карта шла.
Однако, как показало будущее, это вовсе не означало, что лейтенанту Сантар в тот вечер везло.
***
Следующее утро началось довольно поздно: «Каллисто» стояла в порту, и будет стоять здесь же следующие две недели, пока не загрузится огромный торговый «Голиаф», а это означало, что старшие офицеры с чистой совестью спихивали большую часть собственных обязанностей на младших. И вот это, в свою очередь, означало, что Аленари Сантар наконец-то выспалась.
В кают-компании, куда она вошла, все еще раздумывая, что хочет на завтрак, лейтенант обнаружила только Уолтера Гринвуда. Как обычно, вид у их навигатора был такой, словно с него только что рисовали иллюстрацию для какого-то журнала «Идеальный джентльмен», а самой Аленари раз за разом приходило в голову, что если однажды их сожрет, а после выплюнет кракен, то Уолли выберется из обломков в идеально выглаженном мундире, прическа волосок к волоску; он поправит ворот белоснежной накрахмаленной рубашки и выдаст что-то вроде «Ну, что же, давайте оценим ситуацию в целом…». Эта «застегнутость» напоминала ей о Кристофе, но навигатор не обладал ни высокомерием, ни язвительным чувством юмора старшего брата, поэтому вызывая ощущение чего-то знакомого не отталкивал. И этот факт подписал спокойствию Гринвуда смертный приговор — с теми, кого Аленари называла «свои», она не церемонилась.
Вот и сейчас лейтенант покосилась на тосты с яйцами, заглянула в вазочку (клубничный джем, фу!) и безапелляционно заявила:
— Доброе утро. Брось ты эту газету! Уолли, признайся, ты ведь любишь загадки, ребусы там всякие? Знаю, любишь. Вчера в «Галлеоне» кроме прочего я выиграла одну штуковину у какого-то итальянца. — «Штуковина» легла на стол, Аленари же продолжала. — Это, вроде бы, какие-то записки, чертежи… заметки? Я поняла в них, ну… — она прикинула, как бы помягче описать свои успехи, но быстро сдалась, — все пробелы между словами и знаки препинания. Посмотришь?
На самом деле, подвигая к Уолтеру упомянутые записки, ни на что она особо не рассчитывала. Скорее всего, эта абракадабра окажется какой-то чепухой, о чем навигатор и сообщит. Тогда она скажет, что нет в мире справедливости, и утащит его завтракать в знакомую тратторию на берегу. В конце концов, одной идти скучно, а тут только джемом давиться.