«Судьба, бессердечная ты сука» — патетично думал доктор Мун, пока двое уже знакомых ему мужчин крепили веревку к старому крюку из под лампы. Доктор Мун смотрел на крюк и невольно вспоминал, как пытался повеситься на таком же, только этажом выше. Тогда крюк не выдержал его веса и вылетел из потолка с заметой частью штукатурки, так что доку не осталось ничего иного, как встать и лениво прибраться после неудавшейся попытки самоубийства. А потом пойти в ближайший паб и нажраться до поросячьего визга.
К слову, связанного, одурманенного и без пяти минут мертвого Эдмунда в этот вечер посетило ровно три мысли, не считая вышеупомянутой.
«Да я бы в жизни не сплел такой бездарный узел» — была первой из них.
«Надеюсь, они не стали просто выливать портвейн из всех этих бутылок» — была второй.
«Лучше бы они меня просто прирезали, ей богу» — гласила третья.
И не то чтобы доктора Муна смущала сама мысль о самоубийстве или даже убийстве. Он не ценил свою жизнь, сам пару раз пытался (увы, безуспешно) от нее избавиться и был бы едва ли против внезапному клинку в печень, оборвавшему его жалкое существование. Что его на самом деле смущало, так это обстоятельства данного убийства.
— Мх-ммм-мх. — Протянул Эдмунд, из всех сил стараясь выразить, что он думает об убийцах и их сексуальных предпочтениях. — Мгм-к-ммммм! — Завыл он еще сильнее, слабо вырываясь и ставя под сомнение благочестивость матушек присутствующих господ.
Будь он проклят, если даст так бездарно убить себя! Нет, если уж ему предстояло покончить жизнь самоубийством, то исключительно честным и правильным путем, не подразумевающим стороннего вмешательства и мутных историй, включающих в себя сомнительного вида медальоны. А уж тем более столь бездарно сплетенных висельных узлов.
Доктор Мун еще раз брыкнулся и прицельно пнул одного из мужчин в колено, когда со стороны входа его позвал незнакомый женский голос.
Надо сказать, что едва расслышав этот голос, доктор Мун первым делом испытал привычное раздражение от мысли про очередную невольно залетевшую на стороне девицу. Только спустя пару мгновений раздражение сменилось на надежду, когда до дока дошло, что эта девица может стать его спасением. По крайней мере, люди смогу узнать, что этот висельный узел перед своей смертью Эдмунд сплел не сам. Сразу после этого пришел страх: тот самый страх, что док так сильно не любил испытывать и всячески в себе подавлял при каждом удобном случае. Страх перед чужой жизнью. Этот страх настолько внезапно охватила доктора Муна, что он не сразу заметил, как его наконец взгромоздили на шаткий стул, а один из убийц плавно вышел на звук отворяющейся (они забыли ее запереть?) двери.
И в этот момент перед мысленным взором доктора Муна предстали две картины. На одной из них незваная гостья (почему-то док мысленно представлял её маленьким, светлокудрым ангелом с голубыми глазами) точно агнец шла на убой, дабы составить доку сомнительную компанию в загробной жизни, а на другой — испуганно сбегала, сохраняя свое, наверняка, никчемное существование в мире живых.
Взведя мутные горе-очи к потолку (кляп, увы, не позволял даже тяжелого вздоха), доктор Мун сделал единственное, что пришло в его одурманенный наркотиком разум: в очередной раз брыкнулся, резко накренился и, с грацией падающего мешка навоза, повалился с высоты стула на одного из убийц.

Стоит сказать, что доктор Мун был довольно высоким человеком. Не громилой или цирковым великаном, но заметно выше других представителей homo sapiens, и уж тем более, выше тех обезьян в костюмах, что пытались вдеть его в петлю. Однако, всем известно, чем выше рост — тем больнее падать. Доктор Мун, ко всему прочему, еще стоял на стуле.
Данная мысль не посетила дока в процессе падения, как не посетила она его в момент принятия столь, несомненно, глупого решения. Она посетила его лишь тогда, когда первичный звон от столкновения с чужим локтём прошел, а плечо заныло довольно узнаваемым вывихом.
Впрочем, несомненным плюсом был тот факт, что вместе с суставом, выбило и кляп.
— Пиздоблюдочные сукины дети! — Дурным голосом заорал доктор Мун, стоило ему осознать свою свободу самовыражения. — Мудозвоны из пиздьей лужи! Я вас всех в душу выебу, черти треклятые!
Пожалуй, доктор Мун сказал бы своим убийцам еще больше теплых и ласковых слов, однако тело под ним неожиданно замычало, завозилось и совершило вторую главную ошибку своей жизни (первой, конечно же, была попытка убить дока без его на то разрешения): оно решило заглушить поток ругательств своей же рукой.
Да, Эдмунд был врачом. Он бы и сейчас мог наизусть зачитать клятву Гиппократа. Однако, когда группа лиц сомнительной социальной ответственности пытается имитировать твоё самоубийство — легко забыть ту часть, что про «не навреди».
Поэтому, доктор Мун с чистой совестью вцепился в чужую руку зубами, тут же ощущая во рту металлический вкус крови. Дом наполнился истошным криком. На этот раз не его.