- Маллика... звучит совсем как имя, - поделилась Лили своим мнением с сестрой, сидевшей сбоку от неё в повозке. Худенькая, по меркам индусов откровенно тщедушная и угловатая, девочка держала на открытой ладошке маленький белый цветочек, - Они говорят, что их надо вплести в венок, а по праздникам преподносить Богу Шиве. Один бхакт в Калькутте мне сказал, что пока Бог Шива танцует, в мире порядок, и эти цветы устилают поле его танца. Потому что когда он остановится, начнётя хаос.
Лили с забавным для ребёнка серьёзным лицом положила цветок на кружево своего летнего платья, лёгкого и воздушного, будто паутинка. Ленты и жемчуга, тонкие перчатки, всё в этом маленьком Воробышке будто… было сделано наоборот в сравнении с Аленари.
Офицерский колет мичмана, с которым сестра не расставалась так же яро, как Лили со своими лентами, высокие сапоги и штаны… Если бы не уже сложившаяся девичья фигура, Аленари сошла бы за подростка сорванца с ломающимся голосом. Маленькую Лили такая колоритность скорее забавляла, будто удачная шалость.
- Ты можешь себе представить, они в своих сказках, - “приласкала” девочка индуизм, - все вопросы решают танцем. Если бы вы с Кристофером все конфликты решали танцуя, это было бы.. забавно, - “Воробышек” хихикнула в ладошку.
За шторкой качался пёстрый индийский пейзаж. Офицеры в английской форме иногда проезжали вперёд небольшого эскорта, но в целом жаркая и знойная дорога была не отличима от любой другой такой. Лили все переезды терпела стойчески, не расстегнув ни одной пуговки высокого ворота. В повозке также сидела гувернантка, мисс Лисбет, и служанка, индусы называли таких ая, то есть - няня - что просто следила за здоровьем и состоянием маленькой подопечной. Я айей Лили было немного некомфортно, потому что по индийским традициям слуги вели себя подобострастно до абсурдного. После английских экономок это выглядело дикостью. Мисс Лисбет, молодая дочь английский миссионеров, спокойно отдавала всё своё внимание Байрону, а ая - нанизыванием бус.
То есть, этот день, эта поездка, этот маршрут и эта компания ничем не отличалась от прочих таких, прошедших за год. Когда Лили становилось скучно, она отодвигала шторы и смотрела на всё ещё диковинный для неё пейзаж, а на ночных стоянках вслушивалась в ночь, сидя бок к боку с сестрой и пытаясь угадать крики каких птиц и животных они сейчас слышат. Индия была невероятно близка ко всему дикому, и с сумерками у лагеря могли пройти гиены, и изредка в ночи рычал тигр. На прошлой стоянке офицеры уговорили главу эскорта дать им возможность устроить охоту на полосатого царя кошек, и Аленари ушла с ними, а Лили вздрагивала каждый раз, когда за ограждением лагеря звучал суровый рык. Но сестра вернулась с офицерами, и без тигриной шкуры, в тот раз зверь оказался хитрее.
Сейчас они приближались к паромной переправе через бурную реку. Первыми было решено переправлять основную часть конного эскорта, чтобы кавалеристы сразу проверили берег на предмет… “осложнений”. Лили уже зазубрила это слово, которым старшие прятали всё что можно было назвать страшным.
Они с Аленари вышли из повозки для последующей переправы, и Лили тут же поймала ладонь сестры. Уже сейчас стёртую и достаточно жёсткую, как и у братьев.
- Если бы ты могла завести из Индии одного дикого зверя, как домашнего, кого бы ты выбрала? - любопытным котёнком заглянула она в глаза сестре.
О чём ещё говорить ребёнку? Не об… “осложнениях” же? Но те обозначили себя против воли и сразу громко. Со стороны того берега раздались выстрелы, взвизгнули в боли и агонии лошади, с громким плеском в воду бурной индийской реки упали тела, закричала мисс Лисбет и ая и только сестра сделала какое-то резкое движение, сразу загороди собой весь обзор.
- Что такое? - Лили заозиралась видя нарастающую панику.

Лилиан в панике осматривалась, выхватывая в мешанине кричащие коричневые лица слуг, и пытаясь понять источник этой паники, увидеть, но глаза ребёнка выхватывали только какие-то кадры, будь то безумный глаз перепуганной лошади, или зажавшая обеими ладошками книгу мисс Лисбет.
- Аленари, что происходит? - повторила она свой вопрос, слыша собственное сердце. Но её просто впихнули в гхари, мелькнуло строгое лицо сестры и такой же строгий наказ, хлопнула дверца, отгораживая ребёнка от мира крика и выстрелов резным деревом. - Аленари!
Лили схватилась за ручку дверцы и застыла в странном оцепенении. Она понимала, что хочет открыть её и побежать за сестрой, но держала и теряслась, слыша крики. По телу прошёл озноб и липкое чувство пота холодило даже в эту жару. Продлившееся секунд пять оцепенение и она приоткрывает дверцу, немного, совсем щель, она просто посмотрит в порядке ли сестра. Она не высунется...
В полоске приоткрытой дверцы перед каретой, неловко вывернув руку и шею лежал офицер в английской форме. На груди у него было всё багровым, а глаза - словно бусины стекла. Лили часто-часто задышала, а потом впилась зубами в пальчик в перчатке, также часто сглатывая и силясь не заплакать.
Сидя на полу гхари она сначала забилась в самый дальний угол, обхватив себя руками, а потом вдруг рванулась, опрометью, отчаянно, вырвалась из маленького укрытия на взрытую копытами лошадей пыль. Мимо пронеслась лошадь, привстала на дыбы. Индус в белом ачкане крикнул на хинди и свесился с седла, пытаясь поймать девочку.
Лили пискнула, проскочила под брюхом лошади, метаясь по стоянке, ставшей бойней и выкрикивая имя сестры. Она видела, как какой-то туземец держал за волосы рыдающую мисс Лисбет, как другой индус поворачивается и кричит тыкая пальцем в её сторону, как третий поднимает приклад и...
Всё тоже чувство, что держало её у дверцы, тоже чувство, что сковало раньше, сейчас пробило её всю. Малышка сорвалась и побежала, слыша за спиной слова чужого языка, звучащие как проклятье. Из причёски упала шпилька, по спине будто хлыст била собственная коса, а девочка бежала, думая о том, что где-то должна быть сестра, где-то должны быть англичане, дом, укрытие, подвал... норка.
За спиной чётче раздался перестук копыт, и на этот раз крепкая рука таки схватила маленькую беглянку, кинув поперёк луки седла.
***
Похожая на застывшего котёнка, который упорно шипит и дыбит шерсть на обидчиков в надежде казаться страшнее, Лили сидела у поросшего ползучим растением камня и обнимала плечи и голову бессознательной сестры. У неё страшно болел отбитый тряской в седле живот, в горле не проходил тугой ком, а губы были изгрызены в кровь в попытках загнать глубже рыдания. Мисс Лисбет сидела в трёх метрах с айей, обе были связаны, но девушка всё равно тихо шевелила губами в молитве, чем пугала ребёнка ещё больше. Но Лили держалась, обнимая сестру и одновременно испытывала бодрящее чувство долга и гнобящее чувство паники, сцепившиеся внутри, как два волка.
- По одной старой легенде, в душе каждого человека живёт два волка, - тихо-тихо говорила девочка, гладя рукой в уже грязной кружевной перчаточке плечо сестры. Это помогало собраться с мыслями. Папа научил её этому приёму, он говорил, что если чего-то боишься, начни говорить, что знаешь о ситуации, и бояться будет некогда. Она ничего не знала о мужчинах в белых пыльных одеждах, носящих английские винтовки, кроме того, что они были сипаями. Врагами. Она ничего не знала о странном месте в глубине джунглей, куда их приволокли и где кинули под надзором мужчин. И о других людях эскорта она тоже ничего не знала... И придёт ли Аленари в себя и о чём молятся мисс Лисбет и молиться ли айя, уронившая голову на загорелые руки, или она просто рыдает.
Лили знала только то, что ей страшно и то, что она не должна боятся. Она же Сантар. "Сантары никогда не бояться". Так Алек говорит.
- ...второй волк метается по поляне в панике, пугает птиц и затаптывает цветы. Он всех смущает и разводит хаос... - папа был прав, это помогало. Выбирая слова истории среди общего шума своих мыслей, Лили держала "второго волка" в клетке. Но история заканчивалась, страшные мужчины - нет. Лили на секунду зажмурилась очень-очень сильно, и слёзы отступили опять. Ненадолго, но она выиграла, правда? - И какой волк побеждает? А тот, которого ты кормишь...
Один мужчина подошёл и что-то очень зло сказал на хинди. Всегда прилежная Лили была уверена, что знает эти слова, но почему-то не могла разобрать ни звука. Не хотела. Она не понимает его, совсем не понимает! Лили замотала головой из стороны в сторону, смотря на чёрные угольки глаз и белые от контраста с кожей зубы, что он скалил, как зверь. Мужчина опять гаркнул, махнул одной рукой в сторону тропы в горы, и Лили поняла, но всё равно мотала головой. Она ничего не понимает. Ничего не хочет понимать. Сипай потянул руку к её плечу и тут сестра зашевелилвсь в её объятьях, невольно оказываясь между индусом и ребёнком.

Внутри родилось и забилось такое облегчение, что девочка даже немного задрожала, обеими ладошками взявшись за руку сестры. Бессмысленно было говорить, что она никогда так не боялась, и что никогда прежде маленькой английской леди не приходилось обнимать бессознательного родственника, который мог (в её самых страшных кошмарах) умереть. Она даже не успела вступить в возраст жажды приключений, как получала их от мира с троицей. И если когда-нибудь Лилиан Сантар напишет мемуары, непременно скажет, что приключения, это ужасно страшно.
Но Аленари встала, уверенная, злая, на её красивом профиле не было и тени страха или сомнения, что они спасутся. А значит так, то и Лили не должна позволять волку страха съесть себя. Она же Сантар. Девочка встала, и как могла аккуратно вытерла лицо чудом оставшимся у неё платочком.
— Не бойся. Все хорошо будет. Я…
Лили хотела что-то ответить, но сестру ткнули, и девочка поняла, что это не безопасно.
Тропа шла вверх по влажным камням, гуще в заросли, мимо исполинских корней деревьев. Воздух был тяжёлым, пряным и сладким. Гудели насекомые, перекликались птицы, по лицу начинала катиться бусинами испарина. С каждым шагом тропа становилась всё не очевиднее. Лили иногда останавливалась, не зная куда ступить в зарослях и каждый такой раз сзади, неизменно, гаркал мужской голос на хинди, подгонявший вперёд. Лили комкала в руках платочек вытягивала из него нервно нитки, пока там не образовалась дыра. Поделать с собой девочка ничего не могла. Их вели глубоко, один раз она видела очень ядовитую змею, сидевшую на дереву и чуть не побежала в панике, но голос сестры вовремя успокоил.
А что если их не найдут?! Они идут так глубоко  джунгли, их следы скрывают высокие ветки папоротника. Сюда не проедет кавалерия, и слишком мало того, на чём можно оставить свой запах для папиных собак...
Лили опять стала кусать губы, иногда оборачиваться на Аленари, видя в её злом и решительном лице последнюю ниточку к твёрдости и выдержке.
Ниточку...
Лили опустила глаза на свой платок. Он был совсем истерзан, так что порвать его на 4 части не составит труда. Когда они проходят особо большие ветки папоротника, они издают много шума, чтобы никто не услышал... Она может сделать как Гензаль и Греталь. Только никакая птица не будет есть батист. Лили не знала, хватит ли её пота, вообще способности собак учуять запах всегда для неё были почти мистическими, потому она ещё промокнула искусанные губы, оторвалапотом украдкой кусочек платка и бросила на землю, после наступив.
В тот момент спинка её была напряжённо-прямой, а сама она вся обратилась в слух. Ей чудилоь, что вот сейчас сипай увидит кусочек платка, крикнет, зло ткнёт, ударит или схватит её. Что потребует объяснить или  заберёт остатки платка. Она шла, на деревенеющих от этих чувств ногах и считала минуты, потом метры, но тропа вильнула, дерево сменилось деревом, они отошли ещё на метров пятнадцать и никто не окликнул.
За страхом пришёл триумф, волнительный и чисто детский. Лили выдохнула, снова вытерла платочком лицо, промокнула губы и оторвала ещё кусочек, наступив на старую ветку.
Когда от батиста ничего не осталось, а они так и не пришли туда, куда их вели, Лили стала теребить обшитые тканью пуговицы на корсаже. чтобы было не сразу заметно - на животе, где за время пока её везли в седле протёрлась нитка. Никто ведь не заметит, что у девочки нет пары пуговиц? А если и заметят - то не найдут! Главное, чтобы их нашли, их же должны найти!
Они шли не меньше двадцати минут, когда оказались у поросшего лианами входа в пещеру. То, что это жуткое и дурное место не составляло труда понять по человеческим черепам, вставленных в ниши у входа. Своды когда-то давно были испещрены рисунками и иероглифами, и завидев их айя вдруг горестно и страшно вскрикнула, зарыдала и кинулась к сипаю в ноги, вцепившись в его шаровары и что-то отчаянно крича и выпрашивая. Лилиан так ужаснуло это зрелище, что она отступила к сестре, теперь они могли стоять рядом. Сипай сплюнул под ноги, грубо гаркнул несчастной рыдающей индианке и замахнулся на неё прикладом. Та отползла, всё также на четвереньках, не прекращая выть.
- Что происходит? - подала голос, с истеричными нотками, мисс Лисбет, - Что тут происходит, куда они нас привели?!
Сипай за их спинами толкнул девушек вперёд в лоно пещеры, и гувернантка начала кричать и сопротивляться, а айя впилась в платице Лили, что длиной чуть ниже колена. и потянула на себя, смотря как смотрела бы собака, у которой забирают щенков:
- Плохое место, очень плохое! Вам нельзя туда, сердце моего сердца, звезда глаз моих! Это храм Кали, очень плохое место! Тут жрецы приносят жертвы!
Внезапная паника оказалась заразной. Лили в ужасе посмотрела на сестру, а поймавших их индусов стало злить стопорение. Один из них просто схватил Лили поперёк талии и потащил в пещеру под громкий рёв айи.

Её  несли, буквально волокли и в тёмных сводах пещёры, высвечивались отдельные детали, как картины в фосфорной вспышке. Лили видела и содрагалась: жутковатые колоны, фрески бесов и демонов, высовывающая длинный язык многорукая ведьма везде-везде... Пахло сыростью и затхлостью и всё это так давило нутро, что хотелось... превратиться в мышь. Маленькая юркая мышь, она спрячется в любой щёлочке. Её никто не поймает кроме скользких змей. Слишком маленькая, чтобы волновать больших кошек.
Лили не билась в ручищах индуса просто потому что одеревенела, висела, как тряпичная куколка из лавки на Бейкер-стрит. Маленькая кукла, которую мама, ещё будучи живой, купила маленькой дочери в закутанным жёлтым туманом Лондоне. Никто ведь не будет интересоваться куклой? Мышью... кем-то другим...
Какой длинный проход. Как много коридоров. Лилиан  не могла запомнить дорогу, она не шла, её несли и качающиеся стены лишали чувства ориентации. Вой айи и рыдания гувернантки эхом разносились по сводам этого термитника, и всё казалось долгой дорогой в Ад.
Девочка не хотела думать о тех образах, которые слали ей виды чертей и многорукой ведьмы со стены. Она думала, что она мышь, и мышь никто не видит, пока она не дёргается, затаившись в сером уголке. Она не думала о словах айи, потому что та капнула бы на чашу закостенелого терпения и всё бы пролилось через край.
А потом всё неожиданно прервалось. Их кинули в какую-то темницу, где девушки расползлись по углам напуганными зверьми и заплакали. А Лили остекленевшим взглядом посмотрела в угол и подумала, что тут есть щели для мышей... если бы только она могла стать мышью...
– Молчать, обе вы!
Лилиан вздрогнула от голоса сестры слишком погружённая в свой маленький фантазийный мирок, где она прячется и её никто не находит.Реальность была тут, она окружала темницей и была душной. У девочки непроизвольно затряслись губы.
– Ты цела, Воробей? - Лили молча кивнула сестре, смотря на неё большими глазами, в которых искрами осознания и паники отражалось всё происходящее. Когда Аленари стала оттирать её щеки, что-то маленькое и слабое сломалось и Лили начала молча и беззвучно плакать, часто смаргивая. Проявленная теплота будто бы сказала ей, что можно быть слабой. А ведь она совсем слаба! Она не братья, ни папа, ни Аленари, она ничегошеньки не может!
Сколько времени уцелевшим патанам доскакать до почтовой станции по пути в Дели? Сколько времени оттуда отправить коменданту разъезд? Сколько будет скакать разъезд до места трагедии и далее давать собакам след? А они одни, совсем одни тут!
- Давай-ка, посмотрим, где оказались, - Лилиан  опять кивнула, но она упорно молчала, боясь, что начнёт рыдать или причитать, как мисс Лисбет, а это совсем-совсем не по-сантаровски! Аленари же вон держалась. Наверное... наверное она знает, что делает.
Лили встала, чувствуя, что  у неё трясётся всё. Руки, ноги, губы... Всё было ватное и тело отдавало усталостью и болью от непривычно долгого для леди похода и стресса. Чтобы не споткнуться и не упасть как-то нелепо, Лили ходила мелкими шажками, останавливалась и поднимала, что находила на полу. Чаще всего под руками оказывался мусор, совсем трухлявый, иногда крысиный помёт или перегнившее дерево. Один раз она подняла кость, в которой распознала ребро, и, пискнув, бросила закусив губу и глубоко дыша. Это всё не то, что им надо.
- Аленари, - тихо начала говорить Лилиан, давя этим панику, - У папы ведь самые быстрые гончие, да? И лошади, он всегда покупал лучших? - ей просто хотелось услышать что-то хорошее и обнадёживающее. - И разведчики... местные туземцы ведь должны знать этот храм, да?
Она почувствовала, что сейчас начнёт шмыгать носом, а платка уже не было, и это странным образом заставило её перестать сглатывать слёзы и подойти к вопросу поиска чего-нибудь внимательнее.  Она разгребала подгнившую солому и тут им совершенно странным образом повезло. В ней оказался очень крупный осколок камня, о который Лилиан поначалу случайно поцарапала руку, тихо вскрикнув. Но когда она поняла ценность находки, судорожно разгребла солому и обеими ладошками подняла неровный осколок.
- Аленари. Аленари, смотри! - заговорщеским шёпотом проговорила девочка, подскочив к сестре и обеими ладошками протягивая ей камень, порядком испачканный, не очень удобный, но острый с одного конца. В это же время в коридоре опять раздались голоса и шаги, и Лили замерла зверьком, а потом с паникой посмотрела на сестру. А что если за ней? А что если за ними?
Дверь действительно стала раскрываться и в проёме появилось два крепких индуса, один вооружён однозарядной винтовкой. Каркая, он указал на мисс Лисбет и та забилась в истошной истерике. Второй индус прошёл в комнату и попытался схватить истерящую гувернантку, пока первый предупредительно наставлял на пленниц оружие.

Индус указал дулом на Аленари и гаркнул ей, одним этим заставляя всё внутри похолодеть и сжаться. Им нельзя разделяться, их нельзя разлучать! Панически и в каком-то гулком ужасе, хором страшной молитвы набиравшем силу в голове Лилиан, она осознавала что может быть дальше, как быстро может наступить всякое "иначе".
Только не остаться тут, только не надо, нет!
Лилиан в панике и не скрытом страхе смотрела на сестру, даже бездумно потянув руки к той, чтобы вцепиться в локоть, но та двинулась вперёд. "Я вернусь. Я вернусь".
- Вернись, слышишь, вернись обязательно, - девочка сказала это совсем без звука, просто пошевелила бескровными губами. И дверь закрылась. Дикий оранжевый свет сменился совсем тусклым. Гарканье и разговоры - шагами, приглушёнными дверью воплями мисс Лисбет и стонущими молитвами на чужом, варварском языке, что сейчас звучали жуткой заупокойной. Лилиан простояла секунду в одеревенении,  со свежей ранки на кулачке капала кровь. Дальше и дальше... шаги отдалялись и становилось всё тише, безжизненнее.
А Айя продолжала бормотать индусские молитвы и не выдержав Лили развернулась на каблучах и быстро подошла к ней.
- Прекрати, слышишь! - не столько кричала, сколько взмолилась она, на глаза наворачивались слёзы, - Хватит этой вашей... дикарской магии, хватит!
Папа часто говорил, что когда теряешь контроль над собой, теряешь контроль над ситуацией. И Лили поняла, что потеряла даже призрак этого контроля. Всхлипнув, она села на корточки и обняла колени, тихо заплакав в колени.
На голову опустились руки айи и та заговорила быстро и на английском, пусть и с акцентом
- Я молюсь Шиве, дитя, Шива светлый бог, а Парвати - его верная жена. Но как и у всего в жизни, у светлой Парвати есть жуткая сторона, и это десятиглавая Кали. Тёмная и злая, безумная Кали. Только Шива может успокоить гнев и жажду жены своей, и потому я молюсь ему.
Она говорила и говорила, много историй и легенд, и Лили невольно вслушивалась, просто мечтая отвлечься от неумолимой реальности, от мыслей о том, что ТАМ. За дверью. Куда ушла Аленари, где стихли шаги.
И тут в гулкой кишке коридора прозвучал такой чёткий, такой родной и такой страшный звук - выстрел.
Лили, как белочка, вскинула голову и подскочила на ноги, машинально смахнув слёзы руками и от того размазывая пыль и кровь по щекам. Обратившись вся в слух она считала удары сердца. а потом... потом она услышала быстрый стук каблуков, совсем не похожий на грузное шарканье индийской обуви.
- Аленари, - со святой уверенностью проговорила девочка, бросившись к двери, когда та открывалась.
И правда, она! Живая, целая, без конвоя!
– Лили! Сюда, быстро!
Девочка не пошла - метнулась к сестре, не видя и не смотря ни на нож, ни на что больше, просто боясь, что это морок, как в злых сказках.
- Уйдём отсюда, сейчас же уйдём!
Они метнулись прочь из каменного мешка и айа, снова бормоча что-то на своём языке. Она попросит её впредь не петь индийские песни. Ещё долго, Лили была уверенна, этот говор будет ассоциироваться у неё с жуткой кишкой коридора, по верху которого змеились фрески женщины, высунувшей язык над чашей.
Они бежались, быстро как могли, тихо, как умели, впереди Лили видела только спину сестры. Её запылившийся мундирчик и потрёпанную косу, что била между лопаток от бега. А из всех чувств осталось только чувство тепла от её руки, так крепко стиснувшей её ладошку. Всё правильно. Сейчас всё нормально, они вместе, они уйдут!
Пару раз им попадались развилки, и тут вдруг выбегала вперёд айа, встревоженно и подобострастно утягивая в сторону:
- В этот поворот, о половинки сердца моего, сюда, сюда!
И вот очередной поворот и коридор наполняется эхом гулких и жутковатых напевов, звуков индийских инструментов, а конец его рассекают клетки света - впереди была галерея, на счастье девушек - пустая.
По сути дела галерея была чем-то вроде длинного балкона, а когда девушки приблизились, стало понятно, что он возвышается над сердцем этого храма - залом с огромной статуей, перед которой был жертвенный алтарь. Внизу был странно двигающийся в несколько рядов круг полуголых индусов. Мужчины в бело-красных повязках вокруг бёдер и с обмотанными головами, в жутких масках напевали и танцевали что-то странное вокруг одного мужчины, одетого полностью в бело-красное и бьющего ритм на барабане в его руках. У самой статуи одна женщина беспрестанно кланялась и завывала на санскрите. Всё это вместе, в дёрганном свете факелов и удушающем запахе благовоний, выглядело также ужасно, как картины Босха, посвящённые Аду. Это и был какой-то Ад! А они, будто бесы, в религиозном фанатизме перед жутким монументом синей женщине наклонялись, шагали в три кольца и пели.
Лилиан так заворожило и напугало это зрелище, что она не замечала прочих деталей - что внизу, у входа в эту огромную залу, группа хорошо вооружённых сипаев яростно переговаривается и жестикулирует, некоторые из них заскакивают в двери, чтобы что-то сказать и снова исчезнуть. Ещё пара напряжённо и раздражённо патрулирует по углам. Но их балкон был высоко, метров 15, над головой огромной статуи и был шанс прокрасться тихо туда, вперёд. И они крались, а сбоку вибрировало и выло от этого дикого танца.
Но как хорошо, как хорошо, что они не слышали всхлипов и рыданий мисс Лисбет, её причитайний и повторений слов о язычниках и о индусах. Что не слышали и громкого бормотания айи, всё молившейся своему богу. В этом дёргающемся свете Лилиан старалась не думать о том, что пели, что слышали, что говорили люди вокруг. Это зыбкая паутина, нельзя в ней застрять, нельзя! Им просто надо выйти, как можно дальше. А по стенам балкона извивались будто демоны тени танцующих. Они почти смогли, почти дошли. В конце коридоре была лестница вниз и наверх, и сверху отчётливо и почти пьяняще пахло свежим воздухом.
Это должен был быть последний рывок... Но в проёме вдруг появился индус, замерший от неожиданности и со смесью шока и гнева посмотревший на крадущихся девушек.
_______

Лили думала, что больше бояться невозможно, но страха много граней, много лиц, как у женщине на фреске. Десятки выражений, одно сменяет другое: падающие с парома расстрелянные лошади, достающий её из повозки сипай, бессознательная Аленари, джунгли со змеями, крики айи, зев пещеры, качающийся коридор, душный колодец камеры, индийцы с ружьями, сестра...
Лили зажала рот обеими руками, будто бы тело, ещё ведомое разумом, спорило с нутром, просившим кричать от вида булькающего своей кровью индуса, чья кровь брызгами заливала балкон над торжественной залой. Блики факелов танцевали по тонкому, но так уверенно выправленному стану сестры, и когда та повернулась, измазанная в чужой крови, на Лили смотрел будто бы лик с одной из фресок. Это было мгновение, жуткое, будто бы навеянное боем барабанов внизу, но как же чётко показалось тогда... Мгновение и глаза сестры меняются, уже знакомые, уже другие! Но Лили трясёт, приморозило к полу перед решительным шагом дальше.
– Уходим!
Лили очень медленно кивнула, и пошла, вся сотрясаясь от страха. Ступени, выщербленные временем и десятком чужих стоп слились в одну, бесконечную, одну дорогу... Ей казалось, что они шли и шли, что поднимались целую вечность, а за спиной как сердце монстра били барабаны, но потом всё закончилось и глаза до боли резанул свет, а ноздри - горный воздух. Лили замерла на секунду, ошарашенная и оглушённая этим, но потом Аленари сжала её руку и девочка очнулась, вздрогнув.
– Пойдем. Тут мы как на ладони.
- Да, - тихо, еле слышно согласилась Лили, продолжая трястись, уже не контролируя это состояние. Она немного оглушёно обернулась - айя продолжала на ходу беззвучно шевелить губами, и Лили почему-то показалось это зловещим, а мисс Лисбет нервно, почти истерично, всхлипывала и постоянно озиралась.
Но вокруг них было пусто. Были горы. Мёртвый задний двор давно мёртвого храма, который разбудили ради ужасной мессы. Они ещё на этом свете? Напуганному ребёнку казалось, что уже в аду. Серые барельефы и полуразрушенные постройки нового зева, новой пещеры. Она шагала за сестрой чисто машинально, холодная и мокрая ладошка точно поводок у собачки, позволяла утянуть её куда надо, но эта давящая пустота была такой чуждой и неправильной, такой не созвучной с её нутром, ещё стоящим в носу запахом благовоний и боем барабанов в ушах. Они шли, за поворотом свет от входа окончательно скрылся, и тут, в пахнувшим мхом и гротом коридоре стало совсем темно. Сейчас факелы не рисовали на стенах тени монстров. Сейчас их рисовало воображение.
- Нас не найдут! - вдруг звонко и с надрывом сказала мисс Лисбет, и в её голосе послышалась истерика, - Никакие собаки здесь уже след не найдут. Мы просто заплутаем в этом чёртовом коридоре!
Разум и воспитание подсказывали Лили, что давать людям ударяться в такую панику нельзя. Разум голосом отца просил, почти требовал сказать мисс Лисбет, что сейчас нельзя паниковать. Разум... шептал. Девочка же поняла, что по щекам потекли беззвучные, горячие слёзы. Ведь мисс Лисбет права - их тут не найдут. Они ведь уже в Аду, переступили его порог, и в пустом безмолвном, тёмном коридоре идут неизвестно куда. И она вдруг поняла, что больше просто не может, что ноги болят, что ей ужасно холодно от собственного пота, что у неё ныло тело и болела ранка на руке. Лили шумно задышала, а потом просто села на пол и обхватила руками колени, уткнувшись лбом в них, будто бы прячась в кокон.

Хватит...
Ей тоже очень хотелось сказать - хватит. Хватит бежать, вот так, сломя голову неизвестно куда, по выстевшему аду, где каждый барельеф продолжает на тебя смотреть пустыми глазами демонов. Хватит ужаса, пожалуйста, этого дикого песнопения и дикарей, их языка, сейчас пробирающего до дрожи своей инаковостью. Хватит криков мисс Лисбет, потому что от них становилось совсем-совсем, заразительно страшно. Пожалуйста, хватит с ней так.
Но всё шло дальше. Она пассивно глянула на сестринский колет, нехотя и медленно расплела руки с колен, свой маленький защитный кокон и подчинилась чужому решительному голосу. Но как только от Лили отвлеклись, она опять вся сжалась, не видя в этой темноте ничего, и боясь всё больше и больше. Да-да, у папы прекрасные собаки. Конечно, она ведь рвала свой платочек, свои пуговицы, они найдут храм. А что дальше? Там было столько корридоров, позади, столько бесчисленных коридоров, лестниц, а потом зала, пение, эти ужасные удушающие благовония и кровь, они наверняка сбили запах собак... А могут ли собаки пройти в Ад?
Когда-то мама говорила ей, что все животные попадают в рай, ведь они рождаются безгрешными. Тогда Лили плакала над умершей обезьянкой, первым привезённым им животным. И ведь верно, тут нет животных, значит они всё-таки в аду?
Лили совсем не слушала, о чём говорит сестра и её ая, она была так измотана произошедшим морально, что всё нутро зарывалось в какую-то скорлупу. Но когда Аленари села рядом и обняла её, девочка вздрогнула, а потом забилась под самый бок сестре. Только сейчас, сделав глубокий вдох и почувствовав не холодную руку, а всю её, тёплую рядом, Лили почувствовала, что она действительно тут не Одна. А раз она с сестрой, значит она не может быть в Аду. Зло не было бы так милосердно, если бы хотело уничтожить её, оно не оставило бы Аленари рядом.
Лили впилась обеими руками в талию сестры и слушала её голос, будто бы зов, на который выходишь из длинной сырой пещеры.
– Мы выберемся отсюда, - говорила она, и Лили так хотелось в это сейчас поверить! Она молча кивнула, смотре в черноту перед собой. - Мы выберемся отсюда в лес и там… там будет проще. Это как на охоте. Помнишь сколько раз я уходила на охоту?
- Да, - на этот раз голосом сказала Лили, продолжая вжиматься в бок сестры, и потихоньку, капля за каплей чувствуя себя более живой. - Да, помню.
- Я найду воду, найду что-то поесть… а потом приедет отец. И все будет нормально.
- Я не хочу есть, - сказала Лили. Она и правда не хотела, слишком сворачивало ещё всё внутри, а если вспомнить как её тошнило от вида мёртвых... Нет! Не возвращаться мыслями туда, нельзя-нельзя! Девочка зажмурилась, и раскрыла глаза, делая глубокий, более нервный вдох. Помогло, не народившиеся слёзы ушли туда вглубь, где им самое место! Папа бы не одобрил трусости. Он всегда говорил, что это самая низкая из человеческих слабостей, что трусость привела к большему количеству смертей, чем любой смертный грех, и что трусость, это предтеча предательства. А она Сантар, значит ей надо перестать бояться! Но одна только мысль отпустить сейчас Аленари и пойти опять заставила всё опять замёрзнуть.
- Ещё... ещё минуту, пожалуйста. Ещё чуть-чуть... - тихо попросила она, закрыв глаза и прижавшись к груди сестры. Тепло, и сердце бьётся... Это всё, что ей сейчас хотелось слышать и больше ничего видеть. Её сестра жива, и она жива. они не в аду, они сейчас выйдут. Надо только.... Ещё немного. Совсем чуть-чуть, ещё стаканчик сил себе, чтобы встать. Чтобы не заплакать, встать и опять пойти. Она же сможет? Она должна суметь. И Через минуту Лили кивнула:
- Хорошо. Пошли. Мы должны... мы не должны сидеть тут. Папа тут нас не найдёт, ты права.
***
Им удалось выйти в джунгли. Не сразу, сначала закончилась жуткая кишка прохода, они пересекли какую-то залу с обрушившемся потолком, отчего та напоминала захламлённый каменным мусором двор, потом был ещё один проход, но в нём, тут и там мелькали окошки и за ними виднелись джунгли. Окошки были слишком маленькие, чтобы выйти даже Лили, но вот очередное такое оказалось разобранным и разбитым настолько, что пролезла бы даже ая. Это было, как добрый знак в череде злоключений. В уже опустившихся сумерках скрыться будет проще. Разве что выходил он на склон, резко вниз, к подножию, не менее 15 метров.
Ая опустив приличия размотала свой сари, он был длинный и прочный, связав его с колетом Аленари и верхним жакетом мисс Лисбет, им удалось создать что-то вроде верёвки, такой длинной, что сначала по ней смогла спуститься ая, как самая тяжёлая, потом мисс Лисбет. потому что Лили отказалась оставлять Аленари раньше срока, потом сама Лили и потом, странно обмотав ткань вокруг камней, смогла спуститься и Аленари. Им удалось отмотать колет, но сари и жилет мисс Лисбет остались привязанными к камням у проёма.
Но главное, что им удалось. До таких опасных и злых ночных индийских джунглей девушки бежали. Бежали, чтобы скрыться в их густых зарослях, потому что все понимали, погоня просто отстала, но не прекратилась. Все, даже Лили.
***
- Аленари, а ты сможешь увидеть в ночи змею, - вдруг спросила Лили, когда они остановились в какой-то лощинке у реки. Ночь и джунгли пели, кричали, завывали и смеялись голосами животных. Это было их время, время тигров, леопардов, койотов, сов и змей. Утомлённые тропической жарой сейчас они вышли на охоту. Раньше, из окна их бунгало, Лили нравилось наблюдать за далёкими джунглями и пыться угадывать зверей по крику. Сейчас, сидя на корточках у речушки и прижимаясь спиной к корню исполинского дерева, она думала только о том, что этот вечер бесконечный, и что она не знает, как заранее увидеть змей. В этих сумерках и смутном свете, казалось, шевелилось абсолютно всё. Всё шумело, всё шептало, говорило. Это было лучше склепа, той тёмной могилы, где казалось, что ты не жив уже вовсе, но не менее страшно.
- Аленари, - продолжала Лили, желая слышать голос сестры, - А бывает так, что ты перестаёшь бояться, потому что боялся слишком много? - она замялась, потом притянула сестру за руку, продолжив еле слышным шёпотом, чтобы ая и мисс Лисбет не слышали, - Мне сегодня было ужасно страшно, - сказала она смущаясь, стыдясь, но зная, что может признаться совсем немногим людям, что боится. - Мне казалось, мы никогда не выйдем. Что папа никогда нас не найдёт. Знаешь... там в этих коридорах, там так пусто. Как-будто в Аду. Ты знаешь, миссионеры и священники говорят, что в аду демоны, котлы, адское пламя и мученники, но мне кажется, они врут. В Лондоне есть всё это, но Лондон не страшный, он неприятный. А там было страшно... Ты знаешь, ужасно... Я... я больше боялась только когда тебя забрали. Но иначе... Там был страх, что я тебя не увижу. А в этой темноте... ты знаешь, мне было казалось, что нас больше вообще нет. Совсем. Что мы умерли там, над залой, под варварскую песню и звук барабанов. Что... - тут она запнулась и вдруг затихла. Поймала правую ладонь сестры и рассматривала её в этом полумраке, поглаживая линии. Твёрдая, сильная. Совсем не похожа на её. Но ведь не настолько? - Аленари, тебе понравилось убивать? - совсем тихо спросила Лили и подняла на сестру задумчивые и тревожные глаза.

"Если тебе не понравилось, зачем ты пошла туда, где надо всегда убивать?", - этот вопрос Лили озвучить не успела. Сестра сжала руку и перевела тему, обсуждая, что всё ещё не закончено. Ещё придётся идти, бояться, прятаться, и ничего ещё не закончилось, и это было так плохо, так грустно!
- Да, я поняла, - неохотно ответила девочка, крепче прижимаясь к сестре. Пока она ведь тут и пока она тут, Лили очень хотелось вот так полежать, в чувстве защищённости, как под одеялом, где прячешься от рассказанных Алеком монстров. Конечно же так лежать долго не дали. Надо было найти ночлег, так сказала Аленари, и Лили устало согласилась, потому что она вообще не знала, что теперь делать, и хотела только упасть и забиться куда-то. Полностью вымотанная девочка просто выполняла то, что ей говорила сестра, боясь потерять Аленари из виду. Надо считать шаги, значит будет считать шаги. Сначала тихо, про себя, потом шевеля губами, но в какой-то момент Лили поняла, что от монотонного шептания её начинает клонить в сон и тихо запела песенку, отсчитывая в каждой строчке по три шага:
- "Ring out your bells!
What should you do else?
Strike up your drums for joy;
The noblest Queen
That ever was seen
In England doth reign this day.

To the Glory of God
She hath made a rod
Her enemies to subdue;
And banished away
All papistical play
And maintains the Gospel true.

Now let us pray
and keep holy-day
the Seventeenth day November;
For joy of her Grace,
In every place,
Let us great praise render... "*
- Лазать по деревьям проще простого, - заговорила сестра и Лили сбилась и с песни и со счёта, потому что усталость ужасно мешала концентрироваться. Она подняла глаза на Аленари, в темноте видя только тёмную до черноты макушку. - В Порфири-холле ни одного не осталось, на котором мы бы с Алеком не посидели.

Лили вспомнила, как собирала ещё кислые яблоки, которые близнецы срывали, забравшись на дерево и кидали ей вниз. Зачем они были им нужны? Она не помнила. Она помнила солнечных зайчиков на своём подоле, то, как брат метко кинул зелёное яблоко прямо в эту ипровизированную "корзину" из её верхнего платья, помнила, как солнце пробивалось сквозь листву и иногда слепило ей глаза. Другое, родное английское солнце. Запах яблок и травы под ногами такой отличный... Это дом. Она была мыслями в нём, а не тут, не в кричащем гиенами лесу, и когда сестра кротко бросила: "Чёрт", - вздрогнула и опять похолодела. Лили не думала бежать. И прятаться не думала. Он просто проследила взглядом за сестрой, увидела эти огоньки, услышала эти голоса и остолбенела. Ей опять захотелось просто замереть, будто бы это сделает её невидимой в ночи. Но Аленари была сильнее этого оцепенения и страха. Она дёрнула Лили за собой и очнувшись от ужаса девочка побежала следом, по воде, по грязи, оскальзываясь, иногда почти падая, держась только потому, что её держали. Аленари метнулась к какому-то дереву, затащила их в подобие маленькой норы и закрыла ей рот.
Дальше секунды тянулись, как минуты, а минуты, как часы. Лили почти ничего не видела, только маленький краешек леса, не закрытый ни сестрой, ни деревом, но слышала он всё. И переживший столько страхов за этот день разум придавал голосам тела, образы, сюжеты...
Мужчины... не меньше пяти... больше пяти! Они перекрикивались на хинди, не таясь, не прячась, не опасаясь. Охотники... Лили задрожала. Аленари могла чувствовать через рубашку и колет, как трясёт маленькую сестру, где-то в поле зрения мелькнул и скрылся за деревом огонёк факела, как мелькнул и скрылся бы глаз тигра в ночи. Они были так близко... если бы на них бы охотились с собаками, то те бы уже напали на их след... А как же мисс Лисбет? Ая?
Будто в ответ на её мысли в ночи раздался женский крик, вопль, ответное рявкание на хинди. Девочка дёрнулась в руках сестры, а потом сжалась, шумно дыша носом и тихо мыкнув от страха. Далеко, но близко! Руку Аленари обожгли слёзы. От бессилия, от страха... Она впилась обеими руками в руку сестры, не пытаясь отнять, а держась, как за последний аргумент перед примитивным внутри себя. Она должна. Просто должна вести себя тихо. Ты ведь мышка... как в храме, ты мышка, ты ведь помнишь?...
Крики и переругивания мисс Лисбет и айи в отдалении с пленителями, и двигающиеся вдоль реки огоньки. Ближе и ближе... они то скрывались за исполинскими деревьями, то возникали, как-будто крались. Вынюхивали...
Лили от страха даже казалось, что по лесу идут не мужчины в одеждах индусов, а демоны с их картин. Так близко....
Метрах в тридцати, подсвечивая дорогу факелом шёл один из них и карий глаз девочки провожал усатого мужчину, пока тот не скрылся из поля зрения. Потом ещё один... Они кричали, нарочито громко, и так страшно, что в какой-то момент что-то звериное потребовало бежать и она побежала бы, не держи её почти стальной хваткой сестра. Третий... уже в пятнадцати метрах... сколько их? Что будет, когда один из них пройдёт так близко, что свет факела упадёт на дыру в которую забились девочки?
А потом раздался собачий лай.
Зазвенела и дрогнула внутри струна, секундная тишина между большей паникой и надеждой, на весах-равновесах. И потом туда каплей падает звук злости и паники в голосах охотников. В чужой, индуской речи.
Папа! Это может быть только он, их нашли!
Лили шумно вдохнула и попыталась вывернуться, чтобы видеть чуть больше, но Аленари ещё держала. И всё же угла обзора хватило, чтобы увидеть, как индусы с их факелами отступают бегом к деревьям и прячутся за них, резко стягивая охотничьи ружья и нацеливая их в сторону, откуда лаяли и ржали лошади. Откуда раздались английские слова. Выстрел от индусов сбоку, всполошенные птицы в джунглях, пронёсшаяся по реке вперёд лошадь, все вдруг мелькнуло так быстро, а потом весь обзор загородил... Санго. И разразился пронзительным лаем.

__________
*Старая английская баллада о королеве Елизавете 1.